Елена Штакеншнейдер - Дневник и записки (1854–1886)

То, что Щербина считал эти два стихотворения — «Москва и «Плач пленных иудеев» — лучшими из всего, что написал плодовитый Федор Глинка, доказывается не только тем, что Щербина знал их наизусть, но и включением им из Глинки только этих двух стихотворений в свой «Сборник лучших произведений русской поэзия», изданный им через два года (1858), тогда как из Бенедиктова, из Полонского, из Мея он взял по шесть стихотворений, из Ап. Майкова семь, из Фета девять, из Пушкина шестнадцать.

«Плач пленных иудеев» написан был до 1825 года и является переложением одного из псалмов:

Когда, влекомы в плен, мы стали

От стен Сионских дальше,

Мы слёз ручьи не раз мешали

С волнами чуждыя реки

и т. д.

Фразеология стихотворения: «тираны», «глас свободы» и гордый отказ пленных своими песнями «ласкать злодеев слух» — все это в духе декабристов.

Увы! неволи дни суровы

Органам жизни не дают;

Рабы, влачащие оковы,

Высоких песней не поют.

Другое стихотворение — «Москва» («Город чудный, город древний») — относится к годам сотрудничества Ф. Глинки в журнале «Москвитянин» и является крайним выражением шовинизма:

Кто, силач, возьмет в охапку

Холм Кремля — богатыря?

Кто собьет златую шапку

У Ивана-звонаря?

Кто царь колокол подымет?

Кто царь-пушку повернет?

и т. д.

Он умер уж, и не сдержал своего слова.

Шедевр, совершенство.

Т.е. 28 января Тургенев был у Штакеншнейдеров. Этим лишний раз подтверждается ненадежность указаний в «Воспоминаниях» Григоровича, по словам которого Тургенев был привезен Дружининым к Штакеншнейдерам только в день представления, т. е. 7 февраля.

Этим опровергается сообщение Григоровича, будто Штакеншнейдеры считали, что пьеса эта сочинена Тургеневым единолично, а Дружинин не счел нужным их разубеждать. Оказывается, в доме Штакеншнейдеров прекрасно знали, что здесь было коллективное творчество. Дело было так. В мае 1855 года Григорович, Дружинин и Боткин приехали к Тургеневу в его имение Орловской губернии Лутовиново и прогостили там, по словам Григоровича «пять-шесть недель», а по свидетельству Тургенева, три недели (уехали 1 июня). «Время проводили очень приятно и шумно., ели и пили страшно, играли в биллиард, кегли, катались на лодке, ездили верхом, врали и говорили серьезно до двух часов ночи, — словом, кутили» (письмо Тургенева к Анненкову от 2 июня 1855 г., «Новый мир», 1921, кн 9, ор. 159–160). В это же время, как говорит тот же Тургенев, «разыграли на домашнем театре фарс нашего сочинения». Описание того, как сочинялась эта пьеса, находим в «Воспоминаниях» Григоровича. Зашла речь о склонности Тургенева всегда усиливать краски «Слово за слово, пришли к заключению, что такая слабость легко приводит к последствиям, которые могли бы служить отличным мотивом для сценического представления. Я предложил присесть сейчас и набросать план пьесы; мысль была единогласно одобрена, и Тургенев сел записывать; мы, между тем, кто лежал на диване, кто расхаживая по комнате, старались, перебивая друг друга, развивать сюжет, придумывать действующих лиц и разные между ними столкновения. Кавардак вышел порядочный. Но на другой день, после исправления и окончательной редакции, вышел фарс настолько смешной и складный, что тут же решена было разыграть его между собою». Тургенев взял на себя роль хозяина, пригласившего гостей, остальные авторы — роли этих последних. Спектакль состоялся в Лутовинове 26 мая. Лучше всех, по отзывам участников, был Боткин в роли Щепетильникова.

По поводу этой фразы комментатор «Литературных воспоминаний Григоровича» (изд. «Academia», Л. 1928, стр. 456) пишет: «неверно: в то время как записывался этот дневник [1 февраля 1856 г.] «Школа Гостеприимства» в виде повести была уже напечатана Григоровичем в «Библиотеке для чтения» (1855, т. 133)».

Но Штакеншнейдер говорила не о повести и имела полное право утверждать, что коллективная пьеса «Школа Гостеприимства» напечатана никогда не была.

В рассказе Григоровича о спектакле в доме Штакеншнейдеров совершенно выпал тот факт, что в «Школе Гостеприимства», как первоначально предполагалось, играть будут сами авторы: Тургенев, Григорович и Дружинин.

Как видно из воспоминаний Л. П. Шелгуновой («Из далекого прошлого», Спб 1901, стр. 56–57), Тургенева познакомил с Штакеншнейдерами Полонский, причем приехал Тургенев к ним в дом в связи с предполагаемым его участием в «Школе Гостеприимства». Поэтому естественно, что и о нежелании своем участвовать в спектакле Тургенев должен был сообщить прежде всего Полонскому. Л. П. Шелгунова, с которой Штакеншнейдеры познакомились незадолго перед тем у Полонского на именинах (26 декабря), была главной инициаторшей задуманного спектакля. В это время она увлекалась маскарадами. Вот что она рассказывает об этом:

«Мои маскарадные знакомые — Дружинин, Тургенев и Григорович — настоятельно желали познакомиться со мною где-нибудь и увидеть, что за дама болтает с ними. Под маской я прямо назначила свидание в ближайшую субботу у Штакеншнейдеров.

— Да позволь, маска, — возражал Тургенев, — я ведь с нею не знаком.

— Это уж не мое дело, — отвечала я, — там всегда бывает Полонский.

И вот в назначенную субботу, когда мы все сидели вокруг стола у углового дивана, лакей подошел к Якову Петровичу и вызвал его в прихожую. Яков Петрович уже знал, в чем дело, и, взглянув на меня, пошел. В этот вечер ему пришлось представить троих видных литераторов, и добродушная Марья Федоровна была на седьмом небе, что на ее фикс собираются такие знаменитости. Она и не подозревала, что в доме у нее назначено свидание. Так как сцена была у Штакеншнейдеров налицо, то явилось предположение устроить благотворительный спектакль, и Тургенев, Дружинин и Григорович предложили пьесу под заглавием «Школа Гостеприимства», с одной женской ролью». Эта роль предназначалась, конечно, Л. П. Шелгуновой.

Консервативный издатель «Русского Архива» П. Бартенев, печатая в своем журнале (1893) отрывок из дневника Е. А. Штакеншнейдер данную фразу выпустил: очевидно, не считал удобным сохранить похвалу политическому преступнику Михайлову.

Переводный водевиль Оникса. На сцене Александрийского театра шел в 1853 г.

По словам Шелгуновой («Из далекого прошлого», стр 57), «пьеса имела успех тем более, что в ней изображались кое-какие литераторы, и даже парикмахер был послан в зал, чтобы посмотреть хорошенько на Ивана Ивановича Панаева и сделать актеру точно такое же лицо с бородкой и положить на лоб такой же локон» Шелгунова не сообщает, каких других литераторов пародировали актеры.