Елена Штакеншнейдер - Дневник и записки (1854–1886)

Семья Штакеншнейдеров особенной роли в жизни Полонского тогда не играла. Теснее он сблизился с этой семьей по возвращении из-за границы. Уезжал же он туда не один, как можно было бы предположить на основании дневника Е. Штакеншнейдер, и не самостоятельно: он был воспитателем и преподавателем русского языка и истории Миши Смирнова, сына петербургского гражданского губернатора Н. М. Смирнова, который, отправляясь за границу, где уже находилась его жена Александра Осиповна (урожденная Россет) со своими дочерьми, взял сына и его воспитателя.

В декабре 1857 года Полонский действительно находился в Риме. Между Марьей Федоровной и им шла в течение всего времени пребывания Полонского за границей оживленная переписка. Некоторые из писем поэта см. в «Голосе Минувшего», 1910, № 1–4. Письма Марьи Федоровны к нему находятся в архиве б. Пушкинского Дома (ИРЛИ).

Виленскому генерал-губернатору.

Из столкновения мнении рождается истина.

Под стать.

Скажи мне, с кем ты знаком, и я скажу, кто ты.

Суббота 11 января 1858 г. заметно отличается от обычных штакеншнейдеровских суббот: не литературные интересы, а политика и текущие события поглощают внимание гостей.

И автор дневника так взволнована тем, что услышала, что против обыкновения не указывает, кто был на субботе, не указано, кто читал речи, произнесенные на московском обеде. Узнаем только, что был И. К. Гебгардт и, вероятно, по обыкновению ораторствовал. Из известных лиц наиболее частыми посетителями суббот были Лавров, Курочкины, Бенедиктов. Может быть, был М. И. Семевский, только что перед тем на предыдущей «бальной» субботе 4 января появившийся в доме Штакеншнейдеров.

Произнесены они были на обеде, отчет о котором дан был М. Катковым в «Современной Летописи «Русского Вестника», 1857, т. XII, стр. 203–212.

Обед был дан 28 декабря в Купеческом собрании. Участвовало около 180 человек Выступали с речами М. Н. Катков, А. В. Станкевич, Н. Ф. Павлов, М. П. Погодин, И. К. Бабст, К. Д. Кавелин, В. А. Кокорев. Обед этот, явившийся выражением чувств и надежд либералкой группы сторонников ликвидации крепостных отношений, привлек к себе общее внимание. Речи ораторов единодушно восхваляли Александра II и его «великодушный призыв к дворянству».

В № 5 «Колокола» помещена была заметка «Убийство и покровительство разврата», в котором сообщалась трагическая история некой Янсон; какой-то офицер обольстил девятнадцатилетнюю лифляндку Янсон, привез ее в Москву и бросил. Она очутилась в доме терпимости, откуда старалась выбраться. Так как все ее просьбы содержательнице дома оставались тщетными, Янсон подала прошение обер-полицмейстеру. В ответ на это она была арестована и посажена сначала в секретную сибирку при Рогожской части, а потом переведена была в Смирительный дом. Она обвинялась в неповиновении содержательнице дома и в отказе выходить в залу к посетителям заведения. Сестра Янсон обратилась к прокурору. Дело дошло до Совестного суда. Полиция продолжала тормозить дело. «Мещанка Янсон» на суд явиться не могла, так как оказалась в больнице. «Совестный суд, узнав, что к скорому выздоровлению Янсон нет надежды… отправился присутствием в Смирительный дом. Они застали девицу Янсон едва живую… Она едва могла говорить, и говоря задыхалась, она была так замучена, что когда вошли члены Совестного суда, ее едва могли уверить, что к ней пришли не о тем, чтобы мучить ее, а с искренним желанием добра. Можно по этому судить, что делали с ней в части». Совестный суд постановил: «Мещанку Янсон, как заключенную в Смирительный дом за поступок, не только не заслуживающий наказания, а, напротив требующий поощрения, немедленно из Смирительного дома освободить». Решение это состоялось 24 июля, но не могло быть приведено в исполнение, так как Янсон продолжала болеть и 17 августа умерла от чахотки. Совестный суд хотел привлечь к ответственности виновников, но губернатор Закревский не дал хода этому делу, и все ограничилось административным замечанием полицмейстеру, а остальные остались безнаказанными.

Выдающийся человек.

«Фабиолл, или Римские катакомбы», кардинала Виземана.

Т. е. с восстания декабристов 1825 года.

16 января откупщик Кокорев дал у себя обед. За столом было более 150 человек. Говорили речи по поводу предстоящей реформы — падения крепостного права — Самарин, Кошелев и сам Кокорев, который предложил устроить более многолюдный обед 19 февраля («Если каждый из нас, — говорил Кокорев, — пригласит своих близких и знакомых, то на праздник соберется тысяча и более человек»). Тут же была открыта подписка на этот новый банкет. Но генерал-губернатор Москвы А. Закревский нашел это несвоевременным и доносил шефу жандармов про Кокорева: «Как купец и откупщик, он не принадлежит к сословию, которое, по высочайшей воле, решает теперь вопрос об уничтожении крепостного права… В настоящее время нужны… зрело обдуманные проекты, а не… западные митинги, развивающие демократические идеи, и не застольные речи честолюбивого купца, который, делая себя адвокатом близкому ему по крови крепостного сословия, хочет… стать во главе народа».

Банкет предполагался в Большом театре и Кокоревым была уже выработана программа празднества, но по высочайшему повелению банкет этот был запрещен (см. А. Попельницкого «Запрещенный по высоч. повелению банкет в Москве 19 февраля 1858 г.», «Голос Минувшего», 1914, № 2).

Пьеса Н. М. Львова «Свет не без добрых людей» не «драма», а «комедия». О ней неделя за три до записи Штакеншнейдер Никитенко занес в свой «Дневник» (16 и 17 января 1858 г.): «Ее запретили в Москве, и здесь велено давать реже. Власти осыпают автора похвалами, а между тем произведение его гонится со сцены… Одни восхищаются, а другие возмущаются больше всего словами: «Правдою нельзя нажиться на службе…» Некоторые места производят сильное впечатление. В ней (пьесе) много современной истины, и это главная причина ее успеха».

Журнальные отзывы о комедии см. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, стр. 157–158; «Библиотека для чтения», 1857, № 7; «Спб — Ведомости», 1857, № 111, и др.

При представлении два артиста (Каратыгин и Зуброва) загримировались двумя довольно известными в то время министерскими чиновниками. «Самойлов вышел похожим, как две капли воды, на директора департамента одного из министерств Ф-ва… Сильное впечатление произведенное новою комедиею, повредило автору: после 24-го представления ее внезапно сняли с репертуара; в высших административных сферах нашли что не годится выставлять на позор важных должностных лиц» (Вольф, II, стр. 14).