Анастасия Постригай - Влюбиться в искусство: от Рембрандта до Энди Уорхола

В конце жизни его очень волновала тема пророков и серафимов. Мучаясь «странными голосами» в голове, он начал писать шестикрылого серафима, обратившись к теме видений библейского пророка Иезекииля.

В последние годы он часто обращался к Святому Писанию и говорил о чувстве вины, которое его одолевает. Когда его спрашивали, почему он себя корит, Врубель отвечал, что слишком много писал Демона. Бог дал ему талант, но вместо того, чтобы прославлять Его, он изображал темную силу. Это сильно мучило мастера, и он периодически себя наказывал. Например, несколько дней просто стоял, не присаживаясь, отказывался от еды или ползал на коленях, стирая их в кровь.

Потом у него резко ухудшилось зрение. Все последние работы были написаны практически наощупь. Это потрясающе — искусство на кончиках пальцев! Только величайший художник мог творить, даже не видя результата.

Самая последняя работа Врубеля — портрет мэтра русского символизма Валерия Брюсова, великого поэта Серебряного века. Сохранились воспоминания, где Брюсов рассказывает, как позировал. Придя в больницу, он увидел сгорбленного человека, бубнящего себе под нос. Но стоило Врубелю начать работать, как он сразу же становился абсолютно вменяемым.

В последний свой день мастер сказал санитару, что хочет нарядиться и поехать в Академию художеств. Буквально на следующие сутки он поехал в Академию, но уже не живой, а в гробу. Отправился в свою альма-матер, туда, где когда-то учился…

Врубель вошел в историю как человек, который сдвинул «махину» русского реалистического искусства и направил его в совершенно другое русло. Но он вдохновлял не только русских мастеров. Живописец Сергей Судейкин писал о выставке в Париже: «В зале Врубеля , где никого не было, я и Ларионов неизменно встречали коренастого человека, похожего на молодого Серова , который часами простаивал перед вещами Врубеля». Этим « коренастым человеком » был Пикассо. Представьте себе — возможно, именно врубелевские граненые формы и кристаллы натолкнули знаменитого испанца на то, чтобы изобрести кубизм.

Все, что делал Анри Матисс, пронизано невероятным зарядом положительной энергии. Несмотря на внутренние штормы, болезни, войну вокруг, он всегда находил силы создавать работы мажорного лада. Пикассо как-то сказал: «Матисс потому и Матисс, что у него внутри — солнце».

В XX веке только трое художников, которые были настоящими столпами искусства, прожили долго. Это Шагал (97 лет), Пикассо (91 год) и Матисс (84 года), который из этой троицы был самым жизнерадостным персонажем.

Матисс пришел к искусству довольно поздно. Его отец был юристом, и сын должен был пойти по его стопам. Анри даже получил образование в этой сфере, но вмешался Божий промысел.

Все началось с того, что у Анри случился приступ аппендицита. Чтобы сын не скучал в белой палате, мама принесла ему карандаши и бумагу. Парень начал перерисовывать старые открытки и получал от этого невероятное удовольствие. Читая биографии художников, понимаешь: мамы чаще поддерживают творческие начинания детей, а вот папы сложнее принимают факт, что сыновья хотят посвятить себя искусству. Вот и отец Матисса заявил ему, что шестилетние дети рисуют лучше, настойчиво попросил бросить глупости и вернуться к юриспруденции. Но благодаря материнской поддержке он не отказался от мечты.

Постепенно Матисс постигал технику и, как многие художники того времени, сначала увлекся импрессионизмом. Этот стиль тогда был на пике славы: времена, когда импрессионисты ходили голодные и осмеянные, прошли. На тот момент они уже получили популярность, расположение заказчиков и стали настоящими звездами, поэтому все новички пробовали им подражать.

Потом Матисс пришел к пуантилизму. Одна из его работ в этом стиле, то есть с использованием раздельных точечных мазков — это картина «Роскошь, покой и наслаждение».

Но постепенно он стал понимать, что цвет завоевывает его сердце. Ему не хотелось изображать психологическое состояние людей, или, скажем, красоту природы, как делали Левитан или Шишкин. Его интересовал цвет. Матиссу не так важно было, что писать, главное — каким цветом! Он собрал вокруг себя единомышленников — Мориса де Вламинка и Андре Дерена, и вскоре произошла первая выставка художников-фовистов на осеннем салоне 1905 года.

Представленные картины были так далеки от натуры, что известный критик Луи Восель, который задавал тон в критических статьях той эпохи, назвал живописцев дикими зверями ( les fauves — от французского слова fauve, что значит «дикий»). Он же, кстати, придумал и термин «кубизм». По поводу выставки критик заметил, что присутствующая в зале скульптура смотрится среди этих картин, как скульптура Донателло среди диких зверей.

Сначала художники обиделись на такое название — так же как импрессионисты в свое время. Но потом имя прижилось и всех устроило.

То время было поворотным для искусства, ведь уже придумали фотографию, и это дало художникам свободу. Если прежде им заказывали реалистичные портреты возлюбленной или бабушки «на память», теперь для этого достаточно было пойти в студию и сделать снимок за несколько минут. Искусство потеряло функцию копирования действительности, и мастера начали задумываться: а для чего еще оно нужно?

Если искусство может не подражать реальности, значит, возможно, пришло время экспериментировать и сосредотачиваться на разных материалах и элементах? Кубисты увлеклись формой. Фовисты на первое место поставили цвет — в первый раз за историю живописи.

Художники писали не реальность, а свое ви́дение. До начала XX века они себе такого не могли позволить.

На дебютной выставке фовистов была одна картина, которая особенно шокировала зрителей — «Женщина в шляпе»Матисса. Люди не могли понять, почему у нее зеленый нос?! Через такие яркие контрасты Матисс и другие фовисты показывали, что самое важное для них — это цвет. За Матиссом, обвиняемым в неправдоподобности портретов, закрепилась знаменитая фраза: «Я пишу не женщину, а картину». На портрете изображена жена Матисса Амели Парайер, которая очень любила супруга, вдохновляла его, поддерживала и понимала, куда стремится его душа.

Другой фовист, Андре Дерен, «издевался» не только над своей женой, но и над друзьями. Он написал Матисса с разноцветным лицом. Дерен как будто наслаждается контрастами. Он экспериментирует, как химик, которому интересно соединить в колбе два элемента и посмотреть на реакцию. Такими исследованиями занимались все фовисты: помещали рядом несочетаемые оттенки — и радовались буйству красок на холсте.