Михаил Шервуд - Женечка, Женька и Евгеша

После завтрака я вышел покурить на ступеньки КТП. Улочка сравнительно узкая, на противоположной стороне избы, рубленые лет пятьдесят-семьдесят назад, окна украшены резными наличниками, палисады резные. Исчезающая красота, думал я, пройдёт десяток лет – и этого больше никогда не будет. Вот бы сфотать! Так старшина, макарон этакий, фотоаппарат отнял и сказал, что на дембель отдаст. Правда, это по моей глупости: когда он спросил, у кого есть фотоаппараты, я признался, а Евгеша смолчал. И теперь у него есть ФЭД, бачок и реагенты, а у меня нет ничего. Да, а левее на углу школа. Вышла из одной избы девчонка лет двенадцати-тринадцати, а за ней мужик всклокоченный такой, - и за косу её: «Вот, сука, принесёшь ещё двойку, я тебя, суку, удавлю!» Девчонка в слёзы, а я заорал: «Ты чего, мужик, делаешь, скотина?» На мои вопли выскочили Женька с Евгешей. Женька, как только увидел рыдающую девчонку, сорвался с крыльца - и к мужику. Ну, думаю, кранты мужику. Если бы не выскочил Женечка и не заорал: «Петров, стоять!», мужику точно были бы кранты. Соответственно, и Женьке с Женечкой: Женьке за избиение стороннего гражданского во время несения службы, а Женечке за недовоспитание подчинённых. И дали бы нам опять какого-нибудь Каунышбая этого.

Дело такое. Девчонку зовут Таня, ей тринадцатый год, она падчерица этого мужика, учится с трудом, мужик её буквально изводит придирками и поколачивает регулярно. Её и мать заодно, чтоб не заступалась. Чтобы место знала, дура, по словам мужика. А то вот через пару лет принесёт в подоле, и чего тогда? Женька сказал так, что если мужик хоть раз притронется к девчонке, он, Женька, поломает ему все кости. Мужик, видя Женькину стать, вполне ему поверил, хотя пообещал пожаловаться «командирам», что мешают ему воспитывать эту девку.

Мы предложили девчонке делать уроки в КТП. Дошло до КП и он сказал, что если у него не будет к нам никаких претензий по службе, он разрешит девчонке заниматься уроками в помещении КТП. У нас в роте были два учителя - математики и истории. И нам, вполне одуревшим от службы и не видевшим ничего, кроме службы, было приятно общение с ней: кусок «той жизни». Мы старались, чтобы у КП не было к нам претензий по службе. Она так и ходила к нам делать уроки вплоть до нашего дембеля, постепенно стала лучшей ученицей класса. Глупой она не была, просто скотина-отчим такой тип. Девчонка со временем превратилась, как бы это сказать, в дочь нашей роты. Мы ходили с ней в кино, гуляли. Она считала, что лучшие люди на свете – это солдаты.

В тот раз расстелить дорожку перед тумбочкой дневального до команды «Рота, подъём!» я слегка не успевал. Старшину уже принесло, дежурный по роте вот - вот заорёт «Рота, строиться!» и у меня будет ещё секунд сорок пять до команды «Рота, равняйсь!», после которой ходить перед строем нельзя.

Бросил скатку дорожки у порога, присел и начал её раскатывать. Старшина стоял в стороне и как только я поравнялся с ним, ударил ногой по скатке. Видимо, он считал, что я что-то не то делаю. Или не так. Но до команды имею право ходить перед строем. Да и строя ещё не было, по сути. От «Подъём!» до «Равняйсь!» проходит сорок пять секунд, я успеваю. Не успею – получаю втык.

Собрал скатку, начал раскатывать, он опять ударил, только на этот раз по руке ниже локтя. Больно, зараза! Наверно, опять жена ночью отказала, на нас срывает.

Раскатываю снова. Вот-вот дежурный даст команду, ребята почти все стоят в строю, спичка в руке дежурного по роте догорает – это и есть сорок пять секунд. Старшина опять ударяет по скатке и по руке.

Раскатываю скатку, а старшина свирепеет. Хватает меня за плечо, я слышу треск рвущейся гимнастёрки.

И тут терпение моё лопнуло. Сколько же можно терпеть тупого макаронника, эту чёртову срочную службу, когда из тебя круглые сутки делают нерассуждающего тупого болвана?! Тебя давят физически и нравственно. Сколько можно! Убью макарона!

Я схватился за нож и попёр на старшину, смотря ему в глаза, как учили. Он испугался, я видел. Попятился к стенке. Но нож не вынимался из ножен. Я дёргал, а он не вынимался. Я забыл, что со вчерашнего дня мы ходили в наряд не с финками, а со штык – ножами к автомату, а он пристёгивается ремешком за рукоятку. Поэтому старшина остался жить, а на меня одели табуретку, чтобы связать руки, и пристукнули по голове другой.

Очухался я в сушилке от вони портянок. Болела голова, хотелось пить и курить. В карманах было пусто. Такая вонизма, жуть! И очень жарко, сушилка же.

Через некоторое время вошёл помкомвзвода. Поморщился: «Ну и вонь здесь, как ты не загнулся!» «Спросите у макарона, товарищ старший сержант.» Он сказал: «Поговорим, как мужики, без званий, давай? Дела твои плохи, парень. Покушение на жизнь командира при исполнении им службы – трибунал. Два года дисбата, которые в срок службы не засчитываются. Или восемь лет тюрьмы. Попал ты вдоль службы.»

Я вскочил: «Да хоть десять, всё равно убью макарона! Отсижу и убью.» Помкомвзвода вздохнул: «Ну и дурак. У тебя есть возможность, если попросишь прощения у него перед строем; ему тоже не мёд, если кто из роты в дисбат, его недосмотр… О, а чё у тебя с погоном?»- «Макарон оторвал, сука паскудная, ещё прощения просить! За что? Ты скажи, за что, за издевательства, да?» Он опять вздохнул. «Видишь, никто не издевается ни над кем. Это армия, она во всём мире такая. Потому что солдата надо приучить выполнять любую команду без рассуждений. Лю-бу-ю. На автомате. Иначе что при этом может возникнуть вопрос: почему я должен сдохнуть, а не Вася, Петя, Коля? А пока ты думаешь, подохнут все остальные. А офицер, он, в принципе, должен быть готов умереть в любой момент. Когда прикажут. Но он сам выбирает свою судьбу. Это в принципе. А так, мы же все люди. Вот такая штука. Я сам через это прошёл. Потому и рукопашкой стал заниматься, что злой был. Ты на старшину полез, а я на площадке пар спускал. А что гоняют, так воспринимай это, как спорт. Ты ж на гражданке занимался, а здесь по-другому, но тоже спорт. Вот. А с погоном, так это хорошо, что он его тебе оторвал. Теперь он должен перед тобой извиняться. Только ты без переборов, тебе ещё служить и служить…» И ещё он говорил о службе, дисциплине, самоуважении, солдатской дружбе, солдатском мастерстве.

Дверь открылась, в проёме возник старшина: «Ну что, Завалишин, он всё понял?» Помкомвзвода кивнул: «Ещё пару минут, товарищ старшина.» Я взвился: «Что я должен понять, Саня?» Он ещё раз вздохнул: «Ну до чего ты тяжёлый человек. Вот слушай. Если на тебя тянет начальник, а ты не чувствуешь вины, смотри ему в глаза и повторяй, как попка: так точно, виноват, простите, исправлюсь, виноват, больше не повторится, виноват. А сам при этом думай: хмырь ты болотный, падла подзаборная, скотина безмозглая. Не заморачивайся. Очень помогает, проверено. Это не я придумал. Прими к сведению. Всё, я пошёл. Тебя сейчас будут ставить в позу для коллективного пользования. Держись, ты солдат гвардии, помни.» И ушёл.