Артём Драбкин - Самоходчики

В основном в процессе боя. Нам только давали указание — будете, мол, поддерживать такой-то полк или такой-то батальон. Приезжали, приготовились к бою, постреляем, и пехота вперед пошла.

Работали непосредственно в бою или стреляли с закрытых позиций?

С закрытых не стреляли ни разу. Только поддержка пехоты, стрельба по обнаруженным огневым точкам или по траншеям.

В городах приходилось воевать?

Нет, только в поселках. Дома не больше двух этажей.

Пушка в этом случае была эффективна?

Да, пушка хорошая. Не против танков, а против пехоты и жилых строений — очень хороша. Мы в Восточной Пруссии хутора расстреливали. Немцы по хуторам рассредоточились. Мы их и разбивали. Фугасным ударишь — стенка только закоптится, да пару кирпичей выбьет. Бронебойными по домам били, чтобы развалить.

Дульный тормоз у пушки, на Ваш взгляд — плюс или минус?

Плюс, конечно. Откат намного меньше, он же тормозит. Другие пушки, без дульного тормоза — у них откат очень большой.

Как с полевым ремонтом обстояли дела? Если, допустим, во время боя гусеницу перебило — покидали машину или пытались сразу же отремонтировать?

Если во время боя снарядом гусеницу перебивало — выскакивали все сразу. Присматривались — добавят или не добавят? Сразу тянули гусеницу сами.

Кто следил за боекомплектом?

Заряжающий. Кассеты со снарядами стояли с левой стороны, вертикально, еще в нише около командира орудия и россыпью. Обычно боекомплект-то небольшой, так мы под пушку две доски клали, чтобы снаряды не раскатывались и укладывали кучу — штук сорок. Иначе не хватит. Старались брать больше осколочно-фугасных снарядов. Бронебойных брали, чтобы под рукой были — штук 16.

Рабочее место у Вас было удобным? Пространства хватало, где развернуться?

В этом отношении хорошо было. Место, во всю ширину самоходки было, сзади. Там общие сиденья, и под сиденьями снаряды были. Нагибаешься, заряжаешь, выстрел, гильзу выкидываешь. Сразу выкидываешь, если есть возможность. Под ногами ведь путаются.

А как с бытовыми условиями было? Кормили хорошо?

Не очень. Три раза в день пшенкой кормили. Туго было. В Польше стояли три месяца, все запасы, что были, подъели. Пшено и тушенка. Вот за неделю перед наступлением начали кормить по-настоящему, как обычно. Верная примета — раз стали хорошо кормить, значит, скоро пойдем.

А с авиацией немецкой сталкиваться приходилось? Что делали в таком случае?

Под пушку залезали. Раненого комбата в Восточной Пруссии везли в госпиталь. Возле моста пробка возникла — телеги, грузовики и разная ерунда. Тут «мессершмитты» налетели. Неприятное ощущение было. Из машины-то не выскочишь — это мое рабочее место. Ну, и под пушку. Они постреляли-постреляли и улетели. Немецкой авиации очень мало было.

Вы после войны попали на Т-34. Служить было проще, чем на СУ-76 или нет?

Солдатская служба — она везде одинаковая. Просто у «тридцатьчетверки» крыша над головой есть. В «семьдесят шестой» и дождь, и снег — все к тебе на голову. Был брезент — натягивали, но в боевых условиях им не пользовались. Сзади висел, весь изорванный осколками.

Приходилось, хотя бы из любопытства, сравнивать нашу технику с немецкой?

Визуально мы немецкую технику знали, конечно, хорошо. А про технические характеристики — что-то я уже и не помню. Мы знали тот же «артштурм» 75-миллиметровый. Броня потолще нашей была. Да и пушка хорошая у них. А более тяжелые машины — это уже уносить ноги надо было. Ничего же им не сделать было с нашей пушкой.

А «тигры» я видел, и даже видел, как их подбивали. На Наревском плацдарме очень тяжело было. Большого прорыва, на который начальство рассчитывало, не получилось, только расширили плацдарм немного. Два «тигра» вышли, остановились метрах в 800 от нашей передовой и начали выманивать пушкарей. Те из своих 76 миллиметров по ним начали стрелять, а у него 100 миллиметров лоб-то. Не берет на таком расстоянии. А «тигры» начали пушки подбивать. Вызвали ИС.

Одна машина приехала. Генерал Варяжин стоял там и приказал, видно, лейтенанту «тигры» уничтожить. А нам интересно посмотреть тоже было. Выстрелил ИС. Калибр-то у него 122 мм, трассер, как мы его называли, «малиновка», пошел далеко, думали, промахнется. Смотрим — оп, и прилип. Через несколько секунд — по второму. Оба загорелись сразу. Две машины подбил. Адъютант генерала записал фамилии танкистов. Видно, награда им потом была хорошая. Я удивился — с такого расстояния и чистенько так попасть. Снаряд такой пушки ничего не держало.

С «фаустниками» приходилось сталкиваться?

Приходилось. В основном с ними пехота боролась. Но они хитрые были — тоже ведь жить хотели. Выглядывает, и не видно, что это «фаустник». Подпускает на определенное расстояние, высовывается и стреляет — буквально несколько секунд это занимало. У нас так одну машину сожгли в январе 45-го. Мы немецкие траншеи обстреливали, «фаустник» высунулся, выстрелил и попал. Машина взорвалась сразу же — вся, с боеприпасами. Самая хорошая прицельная дальность у них считалась 15 метров — железные нервы надо иметь. Атак до 30 метров, по-моему. Точно не помню. Поднимается планка прицела, на ней три окошечка — 50, 30 и 20 метров, кажется. Вот они по ней целятся и стреляют.

В ночном бою приходилось участвовать? Какое впечатление?

Назвать это боем было трудно. Это не встречный бой был — просто стреляли по вспышкам. Немцы открывают огонь — по вспышке стреляешь. Но это все больше наудачу. Попал не попал — непонятно. Темно же.

Ваша самоходка легкая была, с мостами проблем не было?

Не было. Вес 11,5 тонн — это семечки для любого моста.

Интервью и лит. обработка: А. Пулин

Я родился и вырос на окских просторах, в династии тружеников — волгарей Лепендиных, в деревушке Высоково. Вачская земля напитала нас с братом целебной силой, закалила и подготовила к жизненным испытаниям.

А род наш был знаменит, нет, не богатством, а трудом и умом. Прапрадед Матвей ходил бурлаком от Нижнего Новгорода до Астрахани. Прадед Дмитрий Матвеевич стал шкипером на барже, а дед Василий Дмитриевич стал капитаном! Работал в «Самарском товариществе легкого пароходства» на пароходах «Судьба» и «Надымов». Отец Павел Васильевич, 1896 г. р., с 14 лет был вынужден работать матросом.

В 18 лет его мобилизовали в царскую армию, где за год он овладел военной профессией связиста-телеграфиста. Затем начались военные фронтовые будни: шла Первая мировая война. Отец был участником знаменитого «Брусиловского прорыва», на себе почувствовал, какой высокой ценой он дался царской армии. Он был грамотным по тому времени солдатом, глубоко переживал на себе всю несправедливость армейских порядков, видел, как плохо, по сравнению с немецкой, вооружена русская армия и не понимал, во имя чего их гонят на эту бойню.