Артём Драбкин - Самоходчики

На подходе к реке мы захватили большой обоз, состоявший из подвод, на которых на запад уходили с немцами мужики и бабы, видимо, немецкие пособники. Стали делать штурмовую переправу. Мужиков «отмобилизовали», предупредив их — «убежит один — расстреляем всех». Разбили этих «помощничков» на «десятки» и они разбирали старые дома, делали клети. Так, к утру был готов настил, а чуть выше по течению наши ребята позже обнаружили брод. Мы преодолели водный рубеж и вскоре были возле Белостока. Наш отряд оказался полностью отрезан от остальных сил, так как остальные подразделения безнадежно отстали. Поляки видели нас, но никто не выдал немцам. На окраине Белостока находился старый военный городок, в нём когда-то размещались польские уланы. В городке этом был и костел. Помню, что вылез из САУ и зашел в этот костел, а там встретил ксендза, великолепно говорящего по-русски. Выяснили, что он бывший петербуржец. Ксендз показал мне собственную изумительную библиотеку. На одной из полок, недалеко от энциклопедии Брокгауза и Эфрона и «Истории Государства Российского», я заметил книги Маркса, Ленина, Энгельса, и работу Сталина «Вопросы ленинизма».

Удивленный, я спросил ксендза, с чего это он вдруг держит в своем книжном собрании такие книги, и как это его немцы за них не расстреляли? На что поляк ответил — «Папской буллой нам разрешено иметь такие книги, мы ведь обязаны знать психологию нашего противника».

После Белостока мы пошли на Нарев, и там, 06.09.1944, в бою за местечко Остроленка, я был ранен пулеметной очередью.

И что произошло с Вами после этого ранения?

Пока я целый месяц лежал в госпитале, мой 1902-й САП перебросили на соседний 1-й БФ. После выписки из госпиталя меня направили начальником разведки в 233-й отдельный танковый полк фронтового подчинения. Полк имел на вооружении танки «валентайн», МК3А, вооруженные 57-мм пушкой. Танки были выполнены из вязкой брони, скорость передвижения до 25 км/ч. В экипажах было по 4 человека. В полку 7 рот, в каждой роте по 9 танков и танк ротного командира. Нас придали 3-му танковому корпусу.

Личный состав 233-го ОТП сплошь состоял из молодежи. Например, командир полка Климанов и начштаба, майор Олег Дударев, были с 1922 года рождения, а все ротные командиры с 1924 г.р. Разведка полка имела американские БТР М-4,М-47 с пулеметами системы Брена. В полку также были машины «додж» и грузовые «форды».

Насколько служба в ОТП отличалась от службы в САПе?

Я вам честно отвечу, что меня и других, воевавших в 1945 году в 233-м ОТП, образно выражаясь, война «задела по касательной». Ничего особо героического полку совершить не удалось. Полк часто находился в резерве фронта. Пока мы на нашей малой скорости доходили куда-либо, то все уже заканчивалось. Так, например, произошло при штурме Штеттина. Полк придали 8-му механизированному корпусу, но и тут мы оказались «не пришей рукав». Бои, в которых полк принял активное участие и понес серьезные потери, произошли под Млавой, и в январе 1945 года, при взятии прусского города Дойче-Лау. Его с ходу захватили кавалеристы из корпуса, кажется, генерала Осликовского. Когда брали Росток, то пока мы на своих «крейсерских» скоростях до него «дочапали» — с немцами уже разобрались и без нашего полка. Второго мая 1945 года мы вышли к морю и на этом война для нас закончилась.

Отношение к гражданскому немецкому населению со стороны танкистов?

«На войне как на войне», конечно, и «трофейничали», да и «девок щупали», не без этого. Но я ни разу не видел случаев прямых жестоких издевательств по отношению к цивильному немецкому населению. Когда почти без боя взяли Росток, то уже на следующий день в город был введен полк из состава частей по охране тыла, со специальной задачей — поддержание порядка. Отношения с местными немцами были неплохими. Наши тыловые службы сразу организовали пункты питания для гражданских жителей города. Можно было увидеть следующую картину: лежит на мостовой наш офицер, пьяный «в дым», а два пожилых немца пытаются поднять его, объясняя другим — «Он не мертвый, он больной, ему надо срочно помочь».

Как складывалась Ваша армейская служба после войны?

В сентябре 1945 года меня перевели служить начальником штаба отдельного самоходного дивизиона 193-й СД. Позже меня направили в отдельный мотоциклетный батальон, где я снова был в должности начальника штаба.

В этот батальон входили 2 мотоциклетные роты, рота БТР, рота танков Т-34, батарея 76-мм орудий и «внештатная» рота, состоявшая из 16 машин-«амфибий» марки «Форд».

Мы получили мотоциклы «харлей», предназначенные для американской военной полиции и развивавшие скорость до 100 миль в час.

Служил я в Северной Группе вВойск, в Польше. В 1948 году нашу дивизию вывели в Белоруссию и влили в 5-ю гвардейскую ТА. Я стал начальником штаба мотострелкового батальона, закончил годичную Высшую бронетанковую школу в Ленинграде. Потом учился на курсах «Выстрел», служил в оперативном отделе дивизии, стал начальником штаба полка.

Дальнейший мой армейский путь пролегал в Дальневосточном Военном округе. В таком «замечательном» месте, как Занадворовка, (где, как говорили в армии — «широта крымская, а долгота колымская»), в 40-й ордена Ленина Хасанской мотострелковой дивизии. Служил старшим офицером (начальником направления) оперативного отдела штаба армии до звания полковника. В 1969 году уволился из армии по болезни, в запас с должности начальника оперативного отдела дивизии.

Вернулся после демобилизации в свой родной Харьков. Служил в Харьковском военкомате, был на советской и профсоюзной работе.

Интервью и лит. обработка: Г. Койфман

Прежде всего, нужно сказать, что я принадлежу к поколению выпускников 1941 года. Мы только окончили 10-й класс Дегтя некой средней школы, и наш выпускной вечер состоялся 20 июня 41-го года, а уже 22-го началась война. До сих пор очень ясно помню это воскресное утро: солнечное и такое тёплое…

И почти сразу прошла мобилизация. На проводах мужчины выпили по стопке, а провожавшие их женщины плакали. Играли баяны, мужчины пели, но меня больше всего поразил один момент. Среди провожающих был один наш сельский старичок — Абрамов Пётр Романович. Он шёл и тоже плакал, а я все никак не мог понять, почему он плачет? Дочь у него была незамужняя, поэтому особенно близких людей он на войну не провожал. Тогда это так и осталось для меня загадкой. И только после того, как я вернулся домой с войны, как-то спросил своего отца: «Пап, а Пётро Романович, дядя Петруша был на фронте»? — «Да, сынок, был». Выяснилось, что он воевал в I мировую, попадал под немецкие газы. Вот тогда я понял, почему он плакал, когда прощался с нашими односельчанами… Действительно, война оказалась тяжелейшим испытанием, и все фронтовики, конечно, от всей души её ненавидят.