Анатолий Гордиенко - Минута жизни [2-е изд., доп., 1986]

— Разрешите мне, товарищ капитан, — сказал Николай. — Подползу и забросаю гранатами.

— Как же ты подползёшь?

— Обойду слева. Выйду из зоны обстрела. Переползу улицу…

— Одному не справиться. Кто пойдёт с Ригачиным?

— Я.

— Я.

Побежали втроём — Николай, Юра Пронин и комсорг разведвзвода Никифор Бабков. Николай первым перескочил улицу. За ним Юра и Бабков. Немцы обстреляли их сверху, но с опозданием — разведчики уже были на той стороне и, пригнувшись, бежали вдоль стены к угловому дому.

Вот он — длинный, двухэтажный. Одна половина чёрная, вторая, где бил пулемёт, оштукатуренная, побеленная. Они заскочили в широкую парадную.

До амбразуры оставалось метров тридцать. Юра высунулся из-за колонны и дал по ней длинную очередь из автомата. Но бесполезно.

Николай, примерившись, бросил гранату. Она упала невдалеке от оконца, подскочила, покатилась по тротуару и взорвалась на улице. Николай бросил ещё четыре гранаты. Бросать вдоль стены было неудобно, а небольшое выступающее крыльцо закрывало окошко.

Николай выскользнул из парадного и, прижимаясь спиной к стене, стал приближаться к молчащей амбразуре. Теперь до окошка оставалось не более десяти метров. Квадратное, крохотное, почти вровень с тротуаром. Николай не сводил с него глаз. И вдруг оно забрызгало синим дымком выстрелов. Николай глянул напротив, туда, где прятался батальон.

— Н агранату! — крикнул ему Юра.

Николай обернулся — Юра и Бабков стояли рядом. Гранату он бросил, чуть задержав в руке, бросил плавно, накатом.

— Ложись!

Осколки врезались в стену над головой, а один задел Бабкова.

— Пустяки, — крикнул тот, но встать на ногу не смог…

— Что же делать? — зашептал Юра. — Что делать, Коля? Слышишь? Почему молчишь?

Вдруг воздух над улицей заколебался, запел. Николай узнал — это били шестиствольные миномёты. Первые разрывы легли там, где была баррикада.

Поняв, что русские увязли на этом перекрёстке, немцы готовились к контратаке.

— Почему не наступаете, капитан? — подбежал запыхавшийся командир полка Ерёмин.

— Пулемёт не даёт, товарищ подполковник. Может, сейчас прикончат. Видите, вон разведчики прижались к стене рядом с амбразурой…

— Оконце маленькое и глубокое, гранатой не возьмёшь, — сказал Даиров.

— Время, время! — скрежетнул зубами Чёрный.

— Сколько у них ещё гранат? — спросил подполковник.

— Чёрт его знает, — ответил Чёрный. — Амбразура рядом, опасно гранатой…

Николай бросил последнюю гранату.

— За мной! — крикнул Даиров.

Николай услыхал «ура», обернулся и увидел, как далеко-далеко падают люди… Там Григорий, Ваня, этот, как его, Малинин, Козырев, Чёрный, Даиров, хотя постой, кто-то сказал, что лейтенант ранен…

Больше гранат нет.

Грищенко и Никитюк бросили тоже по последней.

Сейчас бы ту связку, что осталась в пшенице, у сада…

Нет больше гранат. Нет!

— За Родину!

Многие не поняли, что случилось. Даже Юра Пронин и Никифор Бабков, хотя они были рядом.

Николай упал на амбразуру. Он плотно прижался к стене и закрыл пулемёт…

«Ура» ширилось, росло, оно было громче разрывов мин, громче воя штурмовиков, низко летящих на запад.

«Ура» летело к солнцу, закрытому тяжёлыми чужими тучами.

Когда в 1967 году в Карельском книжном издательстве вышла моя книга «Минута жизни», я стал получать много писем. Писали красные следопыты, ветераны войны. Пионеры приглашали меня в школы, работники библиотек — на читательские конференции. Задавали много вопросов, но главным всегда был один и тот же — откуда мне стал известен последний бой Николая Ригачина, там, в Польше, 21 января 1945 года?

Начну всё по порядку. Судьба Николая Ригачина вошла в мою жизнь совершенно случайно. Однажды я был в журналистской командировке в Заонежье. Назад в Петрозаводск собирался вернуться на попутном буксире, но неожиданно у него испортился двигатель, и мы остановились на ремонт в Великой Губе, неподалёку от Кижей.

На землю легла тёплая белая ночь. Я бродил по притихшему селу, сидел в лодке на берегу уснувшего озера и вдруг неожиданно вспомнил, что именно здесь жил когда-то Николай Ригачин, человек, закрывший своей грудью амбразуру немецкого пулемёта. И я словно увидел его — крепко сбитого, угловатого — вот он спускается с удочками к озеру, садится в старую лодку-кижанку. Мечтательные глаза, чистое лицо, упрямый подбородок.

Высоко в небе пролетел самолёт, и мне подумалось, может, он мечтал стать лётчиком. Так мечтали многие мальчишки до войны…

Позже сестра Николая скажет мне: «Коля все детские годы мечтал о самолётах. Хотел стать лётчиком, а стал простым пехотинцем». А я поправлю: «Стал Героем».

Вернувшись в Петрозаводск, я сразу же заглянул в краеведческий музей, затем в архив. Документов было до обидного мало — несколько вырезок из газет, фотокопия грамоты о присвоении Ригачину посмертно звания Героя Советского Союза 10 апреля 1945 года, довоенная фотография в красноармейской форме, как оказалось позже — единственная за все годы.

Начались поиски. Выяснилось, что в деревне Унице Кондопожского района живёт неродная мать Николая, Наталья Андреевна, а в Великой Губе — его сестра Наталья и брат Яков. Они и рассказали мне о детстве и юности Николая.

Вскоре из архива Министерства обороны СССР пришла копия наградного листа, в нём было краткое описание подвига Ригачина, указаны номер полка, дивизии. Читаю внимательно, и вдруг… «Призван в Красную Армию Мало-Висковским райвоенкоматом Кировоградской области УССР 22 марта 1944 года». Как же так? Ведь Ригачин уходил на срочную службу ещё до войны, из родного села.

Пишу письмо на Украину, второе — снова в архив Министерства обороны. Теперь мне известна фамилия командира 287-го стрелкового полка подполковника Ерёмина. Кстати, наградной лист с печальными словами в конце «Достоин присвоения звания Героя Советского Союза посмертно» подписали 25 февраля 1945 года командир 32-го гвардейского стрелкового корпуса гвардии генерал-лейтенант Родимцев и командующий 5-й гвардейской армией гвардии генерал-полковник Жадов — известные полководцы Великой Отечественной войны.

Ответов долго не было, и вдруг в один день сразу два письма. И оба такие важные для меня. В первом сообщалось, что Ригачин Н. И. в 1941 году раненый попал в плен, бежал из Уманьского концлагеря, и его приютили жители села Злынка Мало-Висковского района. В конце письма совсем неожиданная приписка: «В Злынке живут жена и дочь товарища Ригачина». Во втором письме из архива сообщили адрес полковника в отставке Ерёмина Владимира Андриановича.