Анатолий Гордиенко - Минута жизни [2-е изд., доп., 1986]

Скоро началась артподготовка, мы пошли на штурм города. С первых же шагов завязались уличные бои. Драться приходилось за каждый дом, а дома там крепкие, кирпичные, прямо крепости настоящие.

Николаю везло и тут — немцы так и лезли на мушку его автомата. Действовал он здорово, только диски успевал доставать из вещмешка. А немцы нам попались злющие — в основном эсэсовцы — и жизнь свою поганую стремились отдать подороже. Я не считал, конечно, но мне так кажется, что больше десятка фрицев нашли себе смерть от пуль Николая, меткого его автомата.

Бой не утихал. Коля в распахнутом ватнике, ворот гимнастёрки расстёгнут — распарился, что-то всё мне кричал, а что — разве услышишь…

Четыре дома мы с ним «обработали». Выскочили на улицу, пули роем летят. У стен домов наши жмутся. Подбежали к комбату капитану Чёрному.

— Пулемёт бьёт, и ничего нельзя сделать!

И вот тут Коля сказал. Слова его я запомнил навсегда.

— Разрешите, я попробую.

Я не видел, как он полз, как пробрался к тому пулемёту — мы начали штурмовать соседний дом. Там мы задержались долго. Когда выскочили из дома, слышим, «ура» впереди кричат, стрельба перенеслась уже к центру города. Выбежали мы на площадь, а за ней снова такие же двухэтажные дома из красного кирпича. В них тоже фашисты засели, но эти сопротивлялись уже не так, скисли, одним словом. Мы полностью взяли верх. Вот там кто-то и сказал мне, что Николай убит. А как он погиб, на какую высоту свою взошёл — это я узнал поздним вечером…

…Мы долго молчим и курим. Григорий Никифорович рассматривает фотографии, которые мне недавно прислали из Ключборка.

— Да, вот она, эта улица. Вот и дома эти, похожие друг на друга. А вот это и есть тот самый дом. Смотри ты, даже подвальные оконца так и остались. А это что?

Руки колхозного плотника дрожат ещё сильнее.

— Это Вам памятник, Григорий Никифорович, на той самой площади. Вам и всем тем, кто освобождал город. Там написано: «Советским воинам-освободителям от благодарных поляков».

— Нет, это памятник нашему Николаю, — шепчет Колесников.

Недалеко от дома с амбразурами, в скверике, стоит памятник советским воинам — освободителям Ключборка.

…Откуда у меня эти фотографии, как я их получил? Дело было так.

Я написал о Ригачине знакомым коллегам-журналистам в Варшаву, они связали меня с газетой «Трибуна Опольска» (город Ключборк входит в Опольское воеводство), и вскоре в газете появился мой очерк «Герой из Заонежья». В знак благодарности редактор вместе с газетой прислал мне несколько фотографий Ключборка.

Летом 1966 года я проводил свой отпуск в международном Доме творчества журналистов на Балатоне в Венгрии. Там было много интересных людей, но я подружился с моим соседом по обеденному столу поляком Каролем Олендером, телевизионным журналистом. Как только я сказал, что живу в Карелии и работаю на Петрозаводской студии телевидения, он тут же закричал:

— Ты знаешь Ригачина? Он ваш, карельский…

— Знаю, я написал о нём книжку.

— А я снял о нём фильм! — вскочил из-за стола Кароль.

Вскоре мы выяснили, что Кароль прочитал в газете очерк «Герой из Заонежья» и по нему снял небольшой фильм для Варшавского телевидения, собкором которого он является.

Его внимательная кинокамера прошла весь последний путь Ригачина: она нашла то место, где он взял в плен немецких пулемётчиков, где были бараки концлагеря, вошла в предместье города, выбежала на площадь, увидела дом с чёрными подвальными окошками, резко приблизилась к ним, отпрянула, прижалась к стене, замерла и вдруг метнулась к среднему оконцу.

Весь день мы говорили о нашем Ригачине, то и дело удивляясь нашей встрече, радовались, что у нас такая хорошая, нужная людям работа.

Вскоре из Варшавы в Петрозаводск пришла небольшая посылка, и телезрители Карелии увидели фильм Кароля Олендера, который назывался «Бессмертная дорога Героя Ригачина». В ту же посылку Кароль вложил десяток отличных снимков Ключборка. Вот улицы старого города, вот ворота, из которых Ригачин выбежал на площадь, вот и этот добротный бюргерский дом с тёмными окнами подвала, над ними на стене укреплена мемориальная доска с надписью «В этом месте 21 января 1945 года погиб Герой Советского Союза Н. И. Ригачин, заслонив своим телом фашистский пулемёт. Честь его памяти…»

«Под мраморной доской ты видишь цветы, они тут всегда, — писал Кароль. — Цветы и на могиле Героя».

Фотография огромного кладбища: сотни могил советских воинов, погибших при освобождении Силезии, среди них — надгробие с надписью «Николай Иванович Ригачин». Номер могилы 112.

…21 января 1965 года исполнилось 20 лет с того памятного дня, как простой парень из Заонежья преградил путь смертельному пулемётному огню. На эту годовщину в Ключборк была приглашена сестра Николая Наталья Ивановна Максимова. Возвратясь домой, она рассказывала:

— Неделя, проведённая в Польше, никогда не забудется. Всюду меня встречали, как родную. Я понимала — это дань уважения всему нашему народу, нашей Карелии, моему брату.

Был большой митинг, меня попросили выступить. Слёзы застилали глаза, но я крепилась. Рассказала о детстве Коли, о Заонежье — лесном и озёрном, о зорях наших тихих, о том, что принесла народам война, призвала всех честных людей бороться за мир на земле.

Потом мы пошли на кладбище, возложили цветы. Показали мне Колину могилку, незаметно оставили меня одну…

В последующие дни было много волнующих встреч. Принимали меня в райкоме партии, в народном Совете. Не забуду, как сердечно меня встречали ребята в городском лицее. Честь отдавали, галстук пионерский повязали, подарили сделанный собственными руками герб своего города Ключборка, ключ-города, издавна принадлежавшего Польскому государству.

Приглашали меня в гости во многие семьи. И всюду ласковые слова, почётное место. Мне неловко, ведь я-то ничего не совершила. А мне говорят: «Вы сестра нашего Богатыря». Богатырь по-польски значит герой. Вот и выходило — богатырь Николай Ригачин. Правильно выходило, что тут говорить…

Вечером за мной в гостиницу заходили пионеры, и мы шли гулять по городу, по аллее имени Николая Ригачина.

Была я и на разных предприятиях — везде почёт и уважение. Встречалась с рабочими на птицефабрике, на мешочном заводе, в сапожной мастерской. Там мне молодые ребята поднесли в подарок сумку кожаную, сделанную специально для меня. Запомнились слова одного парнишечки: «Ваш брат Миколай, читали мы в газете, славился как знатный мастер-сапожник. Был бы он жив, мы бы ему такие сапоги стачали, что во всём воеводстве завидовали бы…»