Анатолий Гордиенко - Здесь мой дом

В 1909 году с молодой женой и трехлетним сыном Эйно приехал Вилхо в Канаду, в провинцию Альберта. Устроился на угольную шахту, но работа была сезонной, лишь зимой — летом пришлось наниматься к фермеру.

Помнит ли Эйно Америку? Какие-то отдельные застывшие кадры, как старые мятые фотографии. Лицо отца пугающе красное, ржавое. Позже Эйно узнал — это была железистая пыль. Городок, где они жили, назывался Айронвуд. «На земле лес, под лесом железо», — горько шутили шахтеры. Лес нещадно вырубали для шахт на пропс, весной смерч вертел над пустырями столбы оранжевой пыли.

Запомнилась сгорбленная мать, стирающая белье. Пена ползла из корыта. Эйно ловил ее руками, а пузыри лопались. Но не беда: завтра повторялось все то же — мать стирала чужое исподнее, простыни. Брала огромные узлы за горсть медяков у местных конторщиков.

…Провинция Альберта просыпалась от вековой спячки. Быстро росли шахты, гудели лесопилки.

За умеренную плату можно было купить небольшой участок целины. Вилхо надумал осесть в хуторе недалеко от города Эдмонтона. Два года вырубал кусты, корчевал пни, жег мелколесье, но земля была бедной — урожая еле хватало на прокорм семьи, а уж о том, чтобы продать что-то от трудов своих, не было и речи.

Эйно подрастал, нянчил младших брата и сестренку, летом помогал отцу в поле. Научился запрягать лошадь, вечерами пас ее вдалеке от дома, почти рядом с синими таинственными Скалистыми горами.

Осенью мать впервые отвела Эйно в сельскую школу. Преподавание велось на английском языке, чужом, трудном. Был у него дружок Паули, тоже из бедной финской семьи. В классе только они двое финны, а разговаривать по-фински в школе запрещалось строго-настрого. Но они на переменках забирались в темные углы и шептались. Однажды учительница нашла мальчиков и долго стыдила их перед всем классом. Все переменки она продержала их за партой и, оставив после уроков, заставила написать в тетрадке на английском языке сто раз: «В школе я никогда не буду говорить по-фински». Это был первый урок, преподанный Эйно неласковой мачехой Канадой.

Летом во время каникул сверстники, смастерив деревянные мечи и украсившись разноцветными петушиными перьями, играли в индейцев, а грустный Эйно нанимался на работу к фермерам. Только для того, чтобы купить книги, пенал, карандаши, тетрадки, ему приходилось трудиться больше двух месяцев.

Отец Эйно все не унимался, искал справедливости. Вилхо Туоми участвовал в марксистском кружке, читал марксистскую литературу, распространял газету «Тюёмиэс» («Рабочий»), выходившую на финском языке в США. Вскоре стал одним из организаторов местной ячейки социалистической партии, в которую вошли жившие здесь финны.

Однажды отец взял Эйно на летний праздник социалистов. Все было торжественно и красиво. Ораторы, широко размахивая крепкими натруженными руками, произносили громко речи, провозглашали лозунги, значения которых Эйно еще не понимал.

— Учиться тебе, сынок, надо нашей грамоте, — говорил весело отец.

Зимой отец привез с рудника газету левых сил «Вапаус» («Свобода»), издававшуюся для канадских финнов. Вечерами они сидели подолгу голова к голове, отец и сын, рассуждали, мечтали. В их доме все чаще и чаще собирались шахтеры, батраки. Вот тогда Эйно и услышал впервые имя — Ленин.

В выходные дни финны строили себе клуб. Внесли деньги, кто сколько мог, напилили леса, стали ладить сруб. Эмигранты-украинцы уже возводили второй этаж своего клуба. Их было здесь больше, чем финнов, и они с гордостью поглядывали на соседей, кивая на свой дворец.

Открытие клуба стало праздником для всего поселка. С тех пор по воскресеньям тут всегда был народ — разучивали песни, молодые хозяйки учились у старших кулинарному ремеслу, вышиванию, вязанию.

…Как-то субботним вечером в домик Туоми пришел высокий худой человек в потертом военного покроя полушубке. Отрекомендовался соседом (у сестры здесь, мол, недалеко домик, строится еще она), попросился в баню после долгой дороги. Незнакомец парился долго, потом зашел в дом, довольный, повеселевший. Не стал отказываться от угощения, сел сразу за стол, выпил один стаканчик, другой. Хвалил пирожки, испеченные матерью Эйно, пил неторопливо, смакуя, кофе.

— Как там в Финляндии, друг?— спросил отец, когда гость закурил трубку. Мать и Эйно глядели не отрываясь на незнакомца.

— Ну то, что гражданская война у нас закончилась, ты, конечно, знаешь, — сказал, приосанившись, сосед, сразу переходя на дружескую ноту.

— Товарищи мои там полегли в землю, — вздохнул отец.

— И мои тоже. Не просто нам далось все. Мы их стреляли, как зайцев. Приехали мы раз на хутор, зашли к старику, спрашиваем, где его сынок. Молчит. Стали уговаривать, потом пригрозили: не скажешь — крышка. Молчит как немой. Наш майор кивнул мне — выведи, мол. Вывел я деда во двор, говорю: стоит ли, дорогой мой, так упрямиться. Ни слова. Только голову поднял, плюнул в меня и шепнул: не выдам вам сына. Я всю обойму всадил в него, а он стоит. Крепкий был пень.

— А кто сын его? — спросил отец, и Эйно увидел, как заходили у него желваки на побелевших скулах.

— Красный. Главарь во всей округе. Ну, майор говорит мне: молодец, Тойво, поехали в соседнее село, там еще пятерых надо отправить к богу в рай. Но тех я уже не стрелял, а ловил. Интересно ловить, будто зайцы бегают. Одним словом…

Отец грохнул кулаком по столу так, что опрокинулся кофейник.

— Вон из моего дома, лахтарь [2] Лахтарь — мясник (финск.) , презрительное прозвище финских белогвардейцев, потопивших в крови рабочую революцию в Финляндии. ! Забудь сюда дорогу! С кровавыми руками к честным людям! Вон, собака!

…Новый год отмечали в клубе. Эйно с друзьями развесил в танцевальном зале флажки, протянул ленточки, серпантин. Вечером в разгар веселья в холл вошел тот самый лахтарь — в черном костюме, галстук бабочкой, сам навеселе. Эйно видел, как отец мигом собрал своих друзей, активистов.

— Вот это, ребята, тот самый враг, убийца наших товарищей. Пошлем же ему по нашей новогодней почте душевные поздравления.

Через пять минут розовощекая веселая девушка с почтовой сумкой на боку, мило улыбаясь, вручила новичку более десяти конвертов. И в каждом было одно: «Лахтарь, тебе не место среди честных финнов…» Лахтарь вынужден был уехать в Эдмонтон, но и там не задержался — укатил в Соединенные Штаты, в Нью-Йорк. И вскоре туда, в финскую общину, пошли письма, предостерегающие, что в ряды рабочего движения может втереться этот подлый человек.

…Эйно был старательным учеником, хотя не раз задумывался, где могут пригодиться его знания. Фермеры искали дешевую рабочую силу, и им не нужны были грамотные ребята, поэтому когда Эйно окончил среднюю школу, работы для него не было. Наконец, после долгих хождений, повезло — его взяли подручным кладовщика на железную дорогу. Потом Эйно возил на лошади со станции кирпич, доски. Денег платили мало, хорошо, что родители кормили.