Лоранс Скифано - Висконти: обнаженная жизнь

Самые близкие друзья режиссера, от Дзеффирелли до Хельмута Бергера, свидетельствуя о своих отношениях с Висконти, сходятся в одном: это было бесконечное противостояние, жестокая игра, приступы ревности и взаимное унижение, война нервов с очень короткими перемириями. И притягательны для Висконти были именно те, кто умел дать ему отпор, унизить и наказать его так, как сам он унижал и наказывал других.

Рассказывает Джованни Тестори: «Я познакомился с ним во времена „Рокко“ и несколько лет был его другом; я был так полон дружеских чувств, что наша размолвка заставила меня сильно страдать. Чудеснейшей была его способность извлекать все лучшее из актеров; чудеснейшей была и его манера принимать вас у себя: он вел себя так, точно к нему пожаловал сам король. Но он мог быть и безжалостным. Возможно, он тайно желал подавлять, а потом уничтожать…»

Висконти не мог созерцать удовольствие или даже красоту — как в «Смерти в Венеции» — без страдания и расплаты, без ритуальной казни. Если он когда-либо и создал мир легкий и мирный, это была всего лишь ностальгия по осенним краскам фантазийного XVIII века, навеки утраченного рая. Любовь для него, как для Оскара Уайлда и Пруста, всегда связана с виной; такой, как он, с его ясным умом и неукротимым стремлением к свободе, вынужден преодолевать препятствия и запреты, чтобы любить. И за это ужасное наслаждение, за этот экстаз ему всегда приходится платить — и деньгами, и страданиями.

Если он к кому-нибудь привязывается, то это всегда мужчины, которыми он не может обладать: Массимо Джиротти — женат, Ален Делон — обручен с Роми Шнайдер, Хельмут Бергер — легкомысленный, ветреный, капризный. Любовь, которую изображает Висконти, — всегда запретная любовь, и это в те времена, когда только и говорят, что о свободной любви. Скорее пуританин, чем гедонист, более римлянин и католик, чем язычник и грек, он все время возвращается к тому последнему табу, каковым является инцест, и раз за разом изображает его на сцене. Задолго до «Гибели богов», еще в 1961 году, он затрагивает эту тему в постановке пьесы «Жаль, что она шлюха», а в 1965 году он снова обращается к ней в фильме «Туманные звезды Большой Медведицы».

Парижская критика и публика прохладно приняли пьесу из елизаветинской эпохи «Жаль, что она шлюха», премьерная постановка которой состоялась 29 марта 1961 года в «Театр де Пари». Спектакль, полный жестокостей и ужаса, повествовал о любви, вспыхнувшей между Джованни и его сестрой Аннабеллой, в пышной и донельзя распутной Парме эпохи Возрождения. Французы упрекали Висконти в том, что историю инцеста он превратил в сказочку для маленьких детей — точно так же, как по другую сторону Альп его прежде клеймили за непристойность и насилие в «Рокко» и «Ариальде». Режиссер со своей безумной жаждой величия мог бы самовыразиться и подешевле, в один голос твердят хроникеры, которые, подсчитав все траты — и денег, и времени, не поверили своим глазам: в спектакле было занято шестьдесят актеров, шестьсот тысяч франков было уплачено за декорации, материалы, драгоценности, меха и километры тканей, а длилось представление целых три с половиной часа. Как расхваливали близкую французскому вкусу умеренность, мягкий и ненавязчивый эстетизм «Трактирщицы», так теперь возмущались безрассудными висконтиевскими роскошествами и тратами (те же обвинения позже предъявят и «Людвигу»).

Помимо того, что постановка пьесы «Жаль, что она шлюха» предоставляла случай раскрыть скандальную и будоражившую Висконти тему, она также позволяла вывести на театральные подмостки Алена Делона. После недолгих колебаний режиссер решил, что Аннабеллу лучше всех сыграет очаровательная двадцатитрехлетняя Роми Шнайдер, лишь недавно щеголявшая в ярко-розовых кринолиновых платьях в фильме «Сисси». Пресса расписывала идиллию жениха и невесты, которую не могло разрушить и сопротивление матери Роми, Магды Шнайдер, знаменитой звезды «Флирта» Макса Офюльса. Шнайдер и Делона называли «европейскими обрученными», на их стороне были грация, молодость, но ни тот, ни другая никогда не выступали на театральной сцене. Больше того, Роми даже не совершенно владела французским — а ведь ей предстояло играть с самыми яркими театральными звездами того времени: Валентиной Тессье, Даниэлем Сорано, Сильвией Монфор и Люсьеном Бару. «Мы были как два птенца, выпавшие из гнезда, — вспоминает Делон. — В первый рабочий день была читка на итальянский манер, мы сидели на сцене за большим столом на сорок пять персон. Там были все, кто только есть у французского театра, все его старожилы… На спектакль пришла даже Эльвира Попеско с тростью и сказала: „Н-ну, па-а-смотрим, все ли пройдет гладко“. В довершение всего, мы с Роми не могли поймать такси и опоздали. Это было ужасно!..

И вот читка все-таки закончилась — это был сущий ад! Все в этой пьесе нас страшно пугало, мы едва не запаниковали Однако Лукино — неподражаемый Лукино! — мало-помалу вселил в нас уверенность на репетициях…» Сначала Висконти, в виде исключения, долгими часами репетирует с Роми и Аленом отдельно от труппы, в их отеле. Конечно, театральные звезды — это «священные чудовища», объясняет он так мягко, как укротитель рассказывал бы о своих львах, но ведь они такие славные и обворожительные. И вот наступает день, когда он бросает Делона и Шнайдер в клетку ко львам.

Висконти рассказывает: «Сцену, в которой Джованни убивает сестру, я никогда не репетировал вместе с труппой. Всегда только отдельно, чтобы они не зажимались. Ведь никакого сценического опыта у них не было».

Наконец он объявил:

— Ну вот, сегодня вы играете сцену со смертью.

— Прямо на сцене?

Да, перед всеми.

И они сыграли так, что все актеры им аплодировали. С этого дня Делон и Шнайдер чувствовали себя прекрасно. И они были мне благодарны. Именно за то, что я полностью «сотворил» их — вдали от посторонних взглядов.

Висконти не упоминает о драме, которую переживала Роми. Да, у нее за плечами действительно была семейная традиция, ее предкам хорошо знакомы огни рампы. Но сможет ли она сыграть с тем же мастерством, что и ее мать? Будет ли ее игра достойна игры ее бабушки Розы Ретти, австрийской Сары Бернар, оспаривавшей благосклонность публики у не менее знаменитой Катарины Шратт, наперсницы императора Франца-Иосифа? На каждой репетиции она ловит на себе взгляд Висконти — и этот взгляд беспощаден. Сидя в полутьме зрительного зала, он лишь иногда роняет: «Неплохо, Ромина, продолжай в том же духе». И больше ни слова похвалы… Но вот как-то раз, измученная, перепутавшая текст, она чувствует, что не в силах будет исполнить песню, которую, по его приказу, нужно спеть по-итальянски, и, дрожа, обращается к нему, бормоча, что не может, не сегодня… Завтра…