Анна Ратина - И взаимно притом

— Попъигал.

— Попрыгал. Все.

— Пъишол дядя акабат.

— Акробат…

— Попъигал тозе.

— Попрыгал…

За следующие пятнадцать минут на Федькину спину пришли: жираф, дворник, Винни-Пух, бетономешалка, синий клоун, красный клоун, маленькие дети, Бармалей, бегемот, кран, колокольня, куранты, кирпич, мусор, ежик, арена («пъишла аена и упала на меня!»). Все!

* * *

Прочитали «Волшебника изумрудного города». Как и следовало ожидать, началась игра. Шкетович распределял роли. Сам он — Дровосек. Папу назначил Тотошкой, но, после уговоров и доводов, переназначил — Львом. Я — Страшила.

Вечером ходили с ним в супермаркет «покупать пъёдукты, патамушта они очень кончиись» (это «очень», кстати — изумительное. «Наступия очень ночь»). Всю дорогу громко пели про то, что мы идем в город изумрудный дорогой трудной. На Федю не откликался, только на Дровосека. А в магазине во весь голос вразумлял меня: «Стъяшилка! зачем нам хлеб? Мне нужно сейдце! А тебе, Стъяшилка, нужно мозги!»

Потом играл. Выключил в большой комнате свет, бегал с фонариком. Он был Дровосек, я (временно) Гудвин. Было это похоже на фильм ужасов.

Подбегает, направляет луч фонарика в лицо:

— Знаишь, какое маё жилание заветное?

— Какое?

— Сейдце! дай мне сейдце, Гудвин великий и ужасный!

— Бери!

«Берет», бьет себя в грудь и издает дикий крик:

— Уя! Сейдце!

Фонарик гаснет. Темнота.

Утомился, включил свет.

— Я снова зайжавел. Меня надо смазать.

— Маслом?

— Нет. Сыём (сыром) .

* * *

Проснулся утром и сказал мне: «Добъёе утьё! Ну сьто? ты кто? муха-цокотуха, да? а я комаик, да? я комаик!» И все. Он комарик, я муха-цокотуха.

— Федя!

— Не Федя, а комаик.

— Ну что, пойдем в сад?

— Не падём, а полетим…

И так далее.

Когда надевал куртку, решил было все переиграть: «Я гоёшек зеёный, ты епка, папа — кайтошка… Нет, не овощи. Я комаик.»

А когда я вернулась вечером с работы, он встретил меня криком: «Ну сьто, людоед?! как дела? съешь меня!»

* * *

Играл в директора и Бонифация-Басисяцева. Он был Басисяцев. Я была директор. Мне нужно было: положить голову льву в пасть (в отличие от мультяшного льва, этот кусался), купить ему банан, сказать «Бонифаций — талант!» и «Ты образцовый лев!». Все это на улице, громко.

* * *

Сегодня мы были слонами.

Когда я пришла за шкетом в сад, он кинулся ко мне с радостным воплем: «Здъяствуй, мама-слониха!»

Домой шли долго. Шкет, глядя на луну, наскоро сочинил историю: у луны есть папа — месяц, и друг — Большая медведица, и мама есть, и кровать есть. Ветер нес облака, казалось, что луна движется. «Смотъи!» — сказал шкет, — «Луна идет за нами из сада! Идет к нам в гости домой!» Потом ему это разонравилось, и он громко кричал, задрав голову: «Луна! слысыс? не пъиходи к нам в гости, сиди в своём доме на небе!»

* * *

Неново, но: вся жизнь — театр.

Шкет, в общем, довольно точно следует букве разыгрываемых произведений. Но иногда что-то путает, что-то забывает, и рождаются такие вот фразы:

— (мне) Вот твой топой, Золушка.

А если путаю я, то он мне спуску не дает.

Я:

— Послушай, Дровосек!

Раздельно, выразительно:

— Мама!!! Мы сегодня НЕ ПЪЁ Изумъюдный гоёд!!!

* * *

Самый частый у нас разговор:

— Давай, я буду медвезонок (дятел, цыпленок, слоненок и т.п.) .

— Давай.

— Ну, сьто? — (свойским тоном) — Слусай, мама медведица (дятел, курица, слониха и т.п.) .

— Мама-лошадь! Скажи: что, мой маленький лошадёнок?

— Мама-кенгуу! Скажи: что, мой маленький кенгуёнок?

Особенно меня радуют «мама-бегемотиха» и «мама-слониха». Еще «мама-обезьяна».

— Мама-свинья! Скажи: что, мой маленький поосёнок?

— (покорно и обреченно) Что, мой маленький поросёнок?

— А мы идем домой, в наш свинюшник, да?!

— Ну это уж!.. знаешь!..

— А все остальные свиньи идут в свои свинюшники, да?!

Вижу, что никого оскорбить он не хотел, успокаиваюсь.

Еще прелестные пары: гусеница-гусёнок, жучиха-жучонок.

А вот недавнее:

— (ноет) Мама-медведица! давай будим мухами…

Еще он был «червячонок», а я была «мама-червячи́на».

А как-то приходит домой и говорит:

— Мама!.. — (тут трагический обрыв интонационный; таким образом меня к чему-то готовят) — Мама. Я устал быть звеем (зверем) .

— Устал?..

— Да. И в сказке быть тоже устал.

— В сказке.

— Я хочу быть пъосто Федя. А ты — пъосто мама.

* * *

В саду научился плеваться. Нравится это ему — безумно. Сказала, что мне не нравится — очень.

Он теперь пытается плевание творчески обыграть и обосновать.

Бегает по квартире, пыхтит, крутит головой — и плюется.

— Ты что делаешь?

— Ни плюю! ни плюю! я поливайная машина!

В другой раз:

— Давай игъять в Моего додыя (Мойдодыра) .

— Давай.

— Ты будиш майчик-гъязнуля, а я буду Мой додый с къяном. Подходи ко ко мне мыть ючки. Вот так. Давай их сюда.

Протягиваю руки ковшиком под «кран», Мойдодыр плюется и упреждающе вопит:

— Я къян! я мою!

А еще он сочиняет сказки. Есть прекрасные — про крокодила, у которого болело лицо и про глаза, которые поссорились и разбежались. Ну а шедевр шедевров — такой:

— Жил-был Федя. Он плевался.

Все! (Плевание — прилагается. В качестве иллюстрации, видимо.)

Идем по улице, он демонстрирует свои умения:

— Смотъи, как я умею ходить по бойтику! — идет по бортику.

— Смотьи, я умею ходить на цыпочках! — идет. — И на пятках.

— И ищё я майшиавать умею! — марширует.

Говорю — молодец, умница.

— А знаишь, что я ищё умею? — косит хитрым глазом.

Я, восхищенная и потерявшая бдительность, ведусь:

— Что?

— Плеваться!!! — плюется.

* * *

Не спит, а уже почти одиннадцать. Сидит в кровати, рассказывает сказки про себя:

— Я гъюстный колобок. Пъишла лиса и сделала меня гъюстным колобком.

* * *

— Мама, игъяим в каету! (карету) Ты будишь лошадка, а я — (забыл слово, вспоминает) — навозник!!!

4 года

Играет в пластмассовых солдатиков. К ним прилагается пушка и лошади, две штуки: «лошадь чейногъивая» и «лошадь белогъивая».

— Мама! Понюхай, чем пахнет лошадь чейногъивая. Нет, ты наклонись. Понюхай. Чем?

— Чем-чем… навозом?

— Нет! Чем?

— Лошадью?

— Нееет. Ну? лошадь чейногъивая чем пахнет?

— Чем?

— Гъивом!!!

* * *

Играл с игрушечными животными разными. Бык, например, есть и корова. А вымя коровье шкет называет так: «выминия». И вот играет он, играет, и на каждом шагу — «выминия», «выминия». На очередную выминию мабушка, не отрываясь от книги, лирично:

— Что вымини тебе моем…

* * *

Игры пошли совсем уж сворачивающие мозг.

— Фонтан! Скажи — что, Феденька?

— Что, Феденька?

— Фонтан, ты по мне соскучился? говои — да, Феденька.

И дальше я была фонтаном, но который где-то там, не здесь.