Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Император не мог удержаться от довольной улыбки при виде так хорошо отремонтированной комнаты, мягко освещенной лампами под абажурами и к тому же так приятно благоухавшей. Он воскликнул: «Ведь это не спальная комната, это — будуар молодой любовницы!» Он еще не видел своей постели; когда он увидел серебряные эмблемы, заменившие латунные шары, он повернулся ко мне, ухватил мое ухо и улыбнулся той счастливой улыбкой, которая так хорошо выразила чувства его души: «Это венец всего, — заявил император, — идея становится тем лучше, когда она хорошо срабатывает; что вы думаете по этому поводу, Монтолон?»

Свежий вид этой комнаты представлял собой такой контраст со второй комнатой императора, что он не мог удержаться, чтобы не сказать мне: «Абсолютно необходимо, чтобы моя вторая комната была приведена в такой же порядок». Через несколько дней подобная трансформация произошла и с другой комнатой, также без посторонней помощи, что в глазах императора повысило ее достоинства. Осуществление всех этих проектов в Лонгвуде началось в октябре 1819 года и завершилось в декабре того же года.

На острове Святой Елены у императора были две небольшие походные кровати; ночью он обычно менял кровати, переходя из первой спальной комнаты во вторую. Император несколько раз говорил мне, что если он заболеет, то эти кровати будут для него слишком узкими. У графа де Монтолона была кровать из позолоченной латуни, которую он купил в городе. Он предложил мне поставить эту кровать во второй спальной комнате императора. Было рискованно проделать эту операцию без одобрения императора, который не любил перемен в повседневной жизни. Это даже было связано с риском лишиться драгоценной награды, которую мы надеялись заслужить от него: выраженного им удовлетворения по поводу нашего усердия. Для этой кровати был закуплен зеленый шелк для полога. В хранившихся мною запасах императорского белья были различного вида кружева, включая и кружево из Алансона; я отделал им пикейное покрывало, так же как и наволочки для подушек. Эта кровать представляла собой величественное зрелище. В этой комнате не было зеркала, и я попросил, чтобы мне купили его в городе, но там его не оказалось. Г-н Дарлинг, который отвечал за меблировку нового дома, узнал об этом и немедленно выслал мне зеркало высотой в четыре фута и в три с половиной фута шириной, предназначенное для нового дома. Мы поставили это зеркало на комод, поскольку в этой спальной комнате не было камина. Чтобы полностью обставить эту комнату, мне прислали два небольших книжных шкафа. Когда меблировка комнаты завершилась, в нее зашел император и всем своим видом выразил удовлетворение. Однако, когда он стал укладываться на новой кровати, он заявил мне: «Я не хочу лишать Монтолона его кровати, мы должны вернуть ее». Эта кровать была заменена второй походной кроватью, поскольку император, опробовав кровать Монтолона, нашел, что он чувствует себя в ней очень неудобно. «Все эти кружева, — заявил он мне на следующее утро, — хороши только для супруги гофмаршала».

Так как обе спальные комнаты были примерно одного и того же размера, то я заказал третий набор муслинового покрытия стен, что позволило менять его через каждые два месяца в одной из двух комнат. Вся эта работа по смене покрытия стен совершалась безо всякого труда за два часа. Император хотел знать, какая сумма потребовалась на все то, что он назвал «большим количеством прекрасных вещей». Весь труд, пояснил я ему, в основном пришелся на долю жены Новерраза, которая отказалась назначить цену за свою работу. «Я этого не хочу, — заявил император, — но если она не занята постоянной работой, то вмени ей в обязанности надзор за всем бельем в доме, положив ей жалованье в размере 1200 франков в год, и выплати ей деньги за первый месяц».

Когда в конце декабря 1819 года я представил императору финансовый отчет о расходах, произведенных за месяц, включая расходы на оборудование часовни, двух спальных комнат, по работе в садах, что достигло суммы 1200 франков, он заявил мне, смеясь: «Прекрасно! Великий казначей! И сколько же ты заработал для себя из этой суммы? Потому что всегда кое-что прилипает к рукам финансиста». Затем он продолжил разговор о нечестности кассиров. В качестве примера он назвал хорошо известного человека, который пользовался доверием императора и заведовал его наличными деньгами «Из-за какой-то ерунды он потерял мое доверие, — вспоминал император, — растратив 30 или 40 тысяч франков. Он попытался настаивать на том, что я подарил ему эти деньги, но у меня отличная память. Я сказал ему: «Я могу подарить миллион, но я не хочу, чтобы у меня украли хотя бы один грош. Принеси мне твою финансовую отчетность». Затем император добавил: «Я всегда заставлял воров вернуть обратно то, что они стащили. Это случалось каждый раз, когда я ловил их».

Император требовал, чтобы при покупках брались квитанции для подтверждения расходов, записанных в бухгалтерские книги, но он никогда не проверял их. Я получал 12 000 франков в месяц со счетов графа Бертрана в Англии, которые он открыл для императора. Это был именно г-н Хетсон, правительственный уполномоченный, в обязанность которого входила выдача мне этих денег под мою расписку. Эти деньги распределялись следующим образом:

Расходы — В месяц (В год)

Гофмаршал — 2000 (24 000)

Граф де Монтолон — 2000 (24 000)

(После отъезда его семьи Монтолон получал только 1500 франков)

Дополнительные домашние расходы — 3500 (42 000)

Жалованье для обслуживающего персонала (эта сумма представляла собой аванс из расчета полного жалованья) — 1500 (18 000)

На одежду императора — 1000 (12 000)

Священники и доктор:

Отец Буонавита — 250

Отец Виньяли — 250

Д-р Антоммарки — 250

Эти суммы являлись авансами из расчета их полного жалованья. 500 франков для священников были взяты из жалованья графа де Монтолона после отъезда графини де Монтолон, поэтому он получал только 1500 франков в месяц. 250 франков для доктора брались из фондов, предназначенных для дополнительных хозяйственных расходов Лонгвуда.

Когда в моей денежной шкатулке набиралась значительная сумма, то я менял ее на золото, на испанские золотые монеты или на индийские рупии. Обычно я ставил об этом в известность императора и клал золото в так называемую шкатулку для резервных денег, от которой у меня имелся ключ. В этой шкатулке, хранившейся под императорским столом, было 300 000 франков, когда скончался император. Моих денег там было 25 590 франков.

Однажды император рассказывал, что после потери флота в Александрии он должен был найти путь для умиротворения шейхов и произвести впечатление на фанатически настроенную часть местного населения. «Мне сообщили о присвоении денег, совершенном казначеями великой мечети Джемиль Эль-Азар [317]. Однажды я отправился туда, — продолжал свой рассказ император, — в сопровождении шейхов; я не стал скрывать своего удивления по поводу того, что так плохо содержится храм пророка. Я вызвал казначеев мечети и попросил их принести финансовые книги. Изучив их, я легко обнаружил финансовые нарушения. Казначеи мечети оказались неспособными что-либо сказать в свою защиту. Я прогнал наиболее крупных мошенников, посчитав, что они недостойны служить в такой мечети, и потребовал от тех, кто остался работать, чтобы они в будущем поддерживали мечеть в лучшем состоянии. Шейхи, присутствовавшие при этой сцене, пали ниц передо мною, выражая восхищение моим поступком и восклицая: «Шала! Шала!» [318]