Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

«Сир, для вас ваше пробуждение должно было быть мучительным, но я был свидетелем сна Вашего Величества; я даже подумал, увидев ваше возбужденное состояние, что вы больны; и я уже собирался разбудить вас, когда вы вызвали Сен-Дени».

«А, — воскликнул император, вскакивая с постели и хватая меня за горло, — так это ты, жалкий негодяй, был причиной того, что я более не мог оставаться со своей женой и сыном! Чего заслуживает твое преступление? Сознавайся».

«Пусть небеса даруют мне власть вернуть их обоих в объятия Вашего Величества, чтобы я искупил свою ошибку и получил прощение».

«Для меня достаточно и того, чтобы я один нес бремя моего мучения, не призывая их в свидетели», — отпуская меня, ответил император.

Сен-Дени, которого император очень любил, женился на молодой англичанке, бывшей на редкость очаровательной и такой же милой, как доброй и прелестной [320]. Она была прислана из Лондона, чтобы стать воспитательницей мадемуазель Гортензии Бертран, сейчас г-жи Тейер [321].

Император был против этого брака, который для Сен-Дени был браком по любви, не дававшим ему никакой материальной выгоды, и который должен был лишить графиню Бертран гувернантки ее дочери. Император попросил Сен-Дени подождать шесть месяцев, думая, что само время позволит Сен-Дени пересмотреть свое решение. Но шесть месяцев прошли, а чувства остались прежними. Отец Буонавита благословил брак, но получил строгий выговор от императора за то, что не сообщил ему об этом. Император никогда более не говорил об этом событии.

Сен-Дени нашел в мисс Холл очаровательную жену и добрую и отличную мать для своих детей. В то время, о котором я сейчас говорю, г-жа Сен-Дени родила дочь, обещавшую стать очаровательной, и на самом деле это так и случилось: граф де Монтолон и графиня Бертран держали ее над купелью во время крещения. В этот день император вышел из своих апартаментов и уселся в халате под своим дубовым деревом, чтобы там позавтракать; покончив с едой, он сказал Сен-Дени: «Позови Маршана и принеси мне свою дочь». Погода была спокойной и теплой; Сен-Дени показал ребенка императору, который смотрел на него добрым взглядом, а потом поздравил отца. Сен-Дени, естественно, был счастлив от того, что император проявил интерес к его дочери. «Пойди, — обратился император ко мне, — и принеси самую красивую из моих китайских цепочек». Я поспешил к себе и, вернувшись, передал цепочку императору. Он взял цепочку и повесил ее на ребенка, сказав при этом: «Пусть же ты будешь такой же счастливой, какой ты обещаешь быть прелестной». Император проявлял большую доброту по отношению ко всем нам; он знал, что наша забота о нем не ограничивалась выполнением его желаний, но также и предвосхищала их. Эта цепочка ранее была прикреплена к одним из императорских часов. Он снял ее с часов, чтобы заменить цепочкой, сделанной из косы императрицы Марии Луизы.

Планы отъезда графини Бертран — Страдания императора усиливаются — Жалобы в отношении д-ра Антоммарки — Упадок энергии императора — Отъезд отца Буонавита и Жантилини — Болезнь усиливается — Завещание и дополнительные распоряжения к завещанию

В день Нового, 1820 года генерал Монтолон, гофмаршал, его дети, священники и доктор пришли поздравить императора. Он всех пригласил остаться позавтракать вместе с ним. Первые шесть месяцев этого года прошли сравнительно хорошо. В последующие месяцы все было по-другому, все, о чем можно было писать, касалось явного ухудшения здоровья императора, продолжительной болезни и, наконец, его кончины.

Во время последних месяцев этого года обсуждался вопрос об отъезде графа и графини Бертран в Европу. Здоровье графини ухудшалось от этого отвратительного климата, но она говорила, что прежде всего ее возвращение в Европу диктуется необходимостью дать образование сыновьям и дочерям. Гофмаршал решил переговорить с императором на эту тему и попросить, не для себя, но для своей супруги, разрешения забрать ее детей во Францию или в Англию с тем, чтобы они там могли получить образование. Император, хотя и высказывал возражения по поводу этой просьбы, все же дал свое согласие, когда понял, что графиня Бертран приняла твердое решение. Он только выразил желание, чтобы он сам назначил дату отъезда, а также чтобы гофмаршал сопровождал супругу и детей. В связи с этим гофмаршал по совету императора запросил отпуск на девять месяцев, чтобы сопровождать свою семью в Европу. Гофмаршал планировал устроить семью в Лондоне, привести в порядок свои личные дела и затем вернуться обратно в Лонгвуд, чтобы полностью посвятить себя императору. Для тех, кто знал хорошо гофмаршала, не существовало никаких сомнений в том, что это решение продиктовано его долгом отца и его искренней привязанностью и преданностью императору.

К этому времени граф де Лас-Каз, его сын, генерал Гурго и графиня де Монтолон с детьми вернулись в Европу. Если бы гофмаршал покинул Лонгвуд вместе с супругой, четырьмя детьми и слугами, то император оказался бы в вакууме. Он бы остался наедине с графом де Монтолоном, чье самопожертвование было таким же образцовым, как и его преданность императору, но который не был застрахован от болезни, приковывавшей его к постели. В этом случае император был бы предоставлен самому себе. Его Величество уклонялся от того, чтобы в беседах поднимать тему отъезда семьи гофмаршала, которая, вне всяких сомнений, огорчала его, но которую все вокруг обсуждали. В последующие месяцы эта проблема привела к некоторой холодности в отношениях, возможно, в меньшей степени с гофмаршалом, чем с графиней. Склонная иногда к капризу, графиня Бертран была изящной и очень привлекательной; ее быстрый и острый ум способствовал тому, что беседа с ней была приятной и занимательной даже в минуты ее плохого настроения, когда ее рот, и это бывало действительно так, произносил слова, которые в ложном свете представляли ее сердце. Несколько часов, проведенных с нею, давали императору возможность скоротать время, которое он не мог более из-за здоровья посвящать работе. Она не верила тому, что император болен до такой степени, что дни его сочтены, а д-р Антоммарки, который разделял эту точку зрения, поддерживал ее в убеждении, что гофмаршал может отвезти ее в Европу и затем вернуться на остров.

Со своей стороны, император готовил себя к грядущей изоляции, стараясь реже видеть графиню. Он видел, что ошибался в том, что, как он думал, добился чувства глубокой привязанности к своей особе со стороны графини; он не жаловался на это, но его сердцу была причинена боль.

Однажды, когда император находился в ванне, он заговорил со мной о предстоящем отъезде графини Бертран. «Именно я, — заявил император, — посоветовал Бертрану сопровождать жену в Европу, чтобы позаботиться и о своих личных делах и организовать расходование средств своей супруги, которая с присущей ей беззаботностью вскоре пустит на ветер все состояние их детей». Я напомнил ему о той пустоте, которая образуется вокруг него в результате отъезда семьи гофмаршала. «А разве я к этому уже не привык? — ответил мне император. — Супруга гофмаршала не балует меня». — «Это верно, сир, но гофмаршал всегда находится в распоряжении Вашего Величества, и этому дому, который так часто посещает гофмаршал и его семья, предстоит превратиться в пустыню. Ваше Величество более не сможет без чувства грусти смотреть в сторону военного лагеря».