Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания
- Название:Наполеон. Годы изгнания
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Захаров
- Год:2003
- Город:Москва
- ISBN:5-8159-0299-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания краткое содержание
Наполеон. Годы изгнания - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Когда Новерраз узнал о состоянии императора и понял, что император может умереть, так и не повидавшись с ним, он встал с постели, в которой сам находился в течение целого месяца. Бледный, истощенный от болезни, он, шатаясь, поплелся к постели императора. Когда император увидел его, он сказал: «Ты сильно изменился, мальчик мой, тебе сейчас лучше?»
«Да, сир».
«Я очень рад, что ты уже вне опасности: не утомляй себя тем, что стоишь на ногах, иди и отдыхай».
Новерраз чувствовал себя очень слабым; обеспокоенный тем состоянием, в котором он увидел императора, он едва смог добраться до следующей комнаты, где упал в обморок. Когда он пришел в себя, то сказал мне: «Не могу даже выразить тебе то, что я почувствовал, когда смотрел на императора. Но мне казалось, что когда он говорил со мной, то притягивал меня к себе, чтобы я следовал за ним». Обильные слезы облегчили сердце Новерраза, на которого так сильно подействовал вид императора.
В тот же день, около 2-х часов, я был наедине с императором, когда в комнату тихо вошел Сен-Дени и сказал, что со мной хочет поговорить отец Виньяли. Я вышел встретиться с ним. «Император, — сказал мне отец Виньяли, — попросил меня через графа Монтолона подойти к нему, но мне нужно быть наедине с ним». Священник был в гражданской одежде, но под своим плащом он что-то пытался спрятать. Я не стал догадываться, что именно он скрывал, зная, что отец Виньяли пришел совершить религиозный акт. Мое сердце больно сдавило при мысли, что потеряна всякая надежда. Оставив отца Виньяли наедине с императором, я встал у дверей комнаты, чтобы помешать кому-либо войти. Ко мне подошел гофмаршал и спросил, чем занимается император. Я сказал, что отец Виньяли попросил меня провести его к императору, чтобы остаться с ним наедине, и что я полагаю, что отец Виньяли в данный момент совершает религиозный акт, при котором, по желанию императора, не должно быть свидетелей. «Я намерен отправиться к Монтолону, — заявил гофмаршал, — сообщи мне, как только от императора уйдет Виньяли».
Через полчаса из спальной комнаты императора вышел священник и сказал: «Император только что совершил последние обряды, состояние его желудка более не позволяет ему причащаться» [331]. Я вернулся в комнату императора и увидел его лежащим с закрытыми глазами и с рукой, вытянутой вдоль края постели. Я склонился к его боку и приложил губы к его руке. При этом император глаза не открыл. Ранее то же самое сделал Сен-Дени, и император также не открыл глаза. Я оставался один, стоя у постели императора, стараясь сдержать рыдания, но при этом слезы обильно текли из моих глаз. Появился Сен-Дени, сказавший мне, что пришел д-р Арнотт; я вышел поздороваться с доктором. Понимая мое состояние горя, доктор с чувством пожал мне руку. Приблизившись к постели императора, я тихо объявил о прибытии д-ра Арнотта, стараясь сохранять на лице спокойное выражение, хотя сердце мое буквально разрывалось на части. Я тут же отошел в сторону, чтобы более не сдерживать слезы. Вскоре после этого пришел гофмаршал. Император поговорил с доктором о результатах консультации, которые он нашел незначительными, и попросил меня дать ему чего-нибудь попить.
Я остался с императором наедине после того, как гофмаршал и доктор ушли. Император не стал говорить мне о религиозном акте, который он только что совершил.
В результате проведенной докторами консультации мне было сказано, чтобы я дал императору немного каломели, являющейся желчегонным и противомикробным средством. Я заявил гофмаршалу и графу де Монтолону, которые сказали мне об этом, что император самым решительным образом запретил мне давать ему любой напиток или любую настойку без его личного одобрения и что они должны помнить гнев императора в отношении д-ра Антоммарки в аналогичной ситуации. «Да, несомненно, — согласился со мной в своей обычной манере гофмаршал, — но это последнее средство, к которому мы прибегаем. Жизнь императора кончена, у нас не должно быть оснований для того, чтобы осуждать себя, что мы не пытались сделать все возможное, чтобы спасти его». Ободренный этими последними словами гофмаршала, я растворил порошок в небольшом количестве воды, добавил в стакан немного сахара и, когда император попросил меня дать ему что-нибудь попить, дал ему эту настойку в виде подслащенной воды. Император с трудом проглотил настойку и даже попытался, но безуспешно, выплюнуть все обратно. Затем повернулся ко мне и сказал, словно упрекая, но так ласково, что описать это невозможно: «Ты тоже обманываешь меня?»
Увидев его взгляд, обращенный в мою сторону, в котором выражалась такая боль от того, что его обманули, гофмаршал, присутствовавший при этой сцене, был глубоко тронут и с чувством сказал мне: «В этом упреке так много дружеского чувства!» Это было действительно так, и я был страшно расстроен тем, что нарушил обещание. Конечно, император был очень болен, но я бы чувствовал себя воистину несчастным, если бы эти слова были последними, с которыми он обратился ко мне. Его слова настолько огорчили меня, что я опасался, что он более не захочет что-либо принимать от меня. Затем через тридцать минут он вновь попросил меня, чтобы я дал ему что-нибудь попить, и доверчиво взял из моих рук стакан с водой, подкрашенной вином и подслащенной сахаром. «Это хорошо, это очень хорошо», — сказал император, выпив напиток. Должен признаться, что только после этого я почувствовал себя лучше в связи с содеянным мною, потому что император более сам не вспоминал о нарушенном мною обещании.
Ноги императора были постоянно закутаны в горячо нагретые полотенца. Граф Бертран и граф де Монтолон всю ночь дежурили около него. Супруга гофмаршала зашла на минуту к императору, чтобы повидаться с ним, и весь день провела в библиотеке, где для обеда был накрыт стол. Несколько французских слуг, которые не имели доступа в спальную комнату императора, с нетерпением ждали новостей от меня или от Сен-Дени, когда мы выходили к ним.
4 мая император отказывался от любой помощи, предлагавшейся ему. Он продолжал пить воду, смешанную с вином и сахаром, или подслащенную воду, ароматизированную цветками апельсинового дерева: это были единственные напитки, которые, казалось, доставляли ему удовольствие. Каждый раз, когда я подавал их ему, он говорил мне: «Это очень хорошо, мальчик мой». Его часто рвало тем, что он принимал, позывы к рвоте стали более постоянными. Он сделал попытку встать с постели. Д-р Антоммарки попытался помешать ему сделать это, но император оттолкнул его, явно недовольный тем, что его хотели удержать в постели, и потребовал, чтобы его оставили одного. Днем начался приступ икоты, который продолжался до позднего вечера. Время от времени граф де Монтолон предлагал ему чего-нибудь выпить. Около 10 часов вечера он, казалось, заснул под сеткой от комаров, которую низко опустили. Я оставался рядом с его постелью, наблюдая за каждым его движением, в то время как оба доктора, граф де Монтолон и гофмаршал тихо разговаривали друг с другом, расположившись у камина. У императора возник позыв к рвоте: я немедленно приподнял сетку от комаров, чтобы предложить ему небольшой серебряный таз, в который его вырвало черной жидкостью, после чего его голова устало упала на подушку. Икота, появлявшаяся с интервалами, стала более частой. У императора начался бред. Император произносил много невнятных слов, из которых можно было разобрать «Франция… мой сын… армия…» Можно с большой уверенностью прийти к выводу, что его последние мысли касались Франции, его сына и армии. Это были его последние слова, которые нам предстояло услышать. Такое его состояние продолжалось до четырех часов утра, и нарывные средства, приложенные к его ногам, не дали никакого эффекта.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: