Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Другие лица критиковали императора за то, что он остановил народное движение в стране. На эту критику император ответил так: «Народное движение не было остановлено, оно было нормализовано. Оно приняло такой же большой размах, как и в годы между 1789-м и 1792-м, но тогда в нашем распоряжении было три года, чтобы вооружиться, а сейчас у нас только сорок дней; тогда нас атаковала армия только в 80 000 человек, а на этот раз нам противостоят 600 000 человек. Если бы в 1792 году нас атаковала армия всего лишь в 300 000 человек, то Париж был бы ею захвачен, несмотря на все усилия нации и на те три года, которые она имела, чтобы привести страну в порядок».

21 мая император переехал в Елисейский дворец. Именно туда явился принц Люсьен и бросился в объятия императора, который не видел своего брата в течение многих лет. Мнение Люсьена часто противоречило точке зрения императора, но на самом деле принц Люсьен признавал, что ни одно сердце в груди не билось так горячо за Францию, как сердце его брата Наполеона.

Во время пребывания принца в Италии император предлагал ему королевскую корону. Принц всегда отказывался от этого предложения — и не потому, что рассматривал его как подарок, вручаемый из сострадания, а потому, что это предложение делалось на условиях, которые оскорбляли его личные чувства. Узнав о триумфальном возвращении императора и о надвигающейся опасности, угрожавшей Франции, он, отбросив все сомнения, приехал в Париж и предложил свою помощь императору.

Приезд принца принес большую радость друзьям императора и патриотам. Время разлуки с родиной подействовало смягчающим образом на присущую его характеру принципиальность: он приехал в Париж, чтобы по достоинству оценить великую личность и огромную руководящую роль человека, которого он оставил, когда тот был главой Французской республики; и он окончательно убедился в том, что, поднявшись на императорский трон, его брат ни на мгновение не переставал оставаться патриотом.

В эти трудные времена он приехал, чтобы, как говорится, внести посильный вклад своей популярностью и своим талантом.

Его встреча с императором была весьма трогательной; все прошлое было забыто в объятиях двух братьев, и свидетелем этой сцены был присоединившийся к ним принц Жозеф. Все трое провели час вместе; меня вызвал император, который распорядился, чтобы я принес большую орденскую ленту Почетного Легиона. Я принес ее на серебряном подносе. Император взял ленту и повесил ее на шею принца, который, обняв императора, поблагодарил его, и через несколько минут они расстались.

В «Пале Ройяль», куда принц затем отправился, его поджидала личная свита; в нее входил граф де Лас-Каз. В распоряжение принца поступил полный обслуживающий персонал. Эта резиденция принца вскоре стала местом встреч литераторов, артистов и патриотов: со всеми он нашел общий язык, напоминая наиболее пылким своим друзьям, чем была якобинская демократия и каким образом она нанесла ущерб делу освобождения народа; в этот момент возникновения опасности для Франции необходимо было работать сообща для достижения конституционного порядка, который хотел установить император. Его Величество был обрадован этим неожиданным возвращением брата.

Принц был ростом выше императора, на которого он очень походил, хотя и с менее четкими чертами лица. Мне казалось, что у него очень приятная улыбка. Он, судя по всему, был счастлив, оказавшись вновь в кругу своей семьи.

Император распорядился поставить в своей гостиной бюст английского государственного деятеля Чарльза Фокса. Этот бюст императору прислала леди Деймер [217]. В ответ эта леди получила в подарок табакерку, украшенную портретом императора в обрамлении бриллиантов.

Однажды вечером, когда император готовился ко сну, он заговорил со мной о картинах, которые хотел поручить нарисовать — и они были заказаны — и которые бы изображали некоторые события, случившиеся на его пути в Париж: он упомянул тот момент, когда он вышел навстречу 5-му линейному полку; когда эльбанский гренадер представил ему своего 90-летнего слепого отца и своего младшего брата, последовавшего за императором; когда полковник де Лабедуайер вручил ему знамя своего полка, которое император крепко сжал в руках и поцеловал.

С первых же дней прибытия императора в Париж он стремился привлечь на свою сторону людей, которые в силу своего социального положения и интеллекта оказывали влияние на формирование мнений парижских салонов. Среди этих людей и даже во главе их был Бенжамен Констан [218]. Император имел с ним продолжительные беседы во время подготовки «Дополнительного акта к конституции Империи», которым они оба гордились. Император заявил: «Он уже не двадцатилетний любовник, его подруга, госпожа де Сталь, более не имеет на него влияния, которое заставляло меня враждебно относиться к ним обоим из-за их пристрастия постоянно находиться в оппозиции ко мне».

22 апреля был опубликован «Дополнительный акт к конституции Империи»; этот документ оказал парализующее действие на восторженный народный порыв, чему я был свидетелем во время моего нахождения в Париже. В этот день я встречался с людьми, искренне преданными императору, которые с горечью отзывались об этом документе. Если бы император спросил меня о впечатлении, которое произвел на народ этот акт, то я бы правдиво все ему рассказал, как я это делал, когда он интересовался моим мнением о положении дел в столице; но в этот самый вечер он лег спать, слишком озабоченный своими мыслями, и не стал мне задавать вопросы об этом документе.

Во время пребывания в Елисейском дворце император обычно приходил на мессу в Тюильри, после которой он принимал людей, а затем возвращался в свою резиденцию. Как раз во время одного из этих возвращений в Елисейский дворец я рассказал ему, что г-жа Пеллапра [219]известила меня о своем приезде в Париж. Графиня Валевская также была в Париже; император узнал об этом от герцога Виченцского (Коленкура). Она приехала из Неаполя; император не видел ее после ее визита на Эльбу. Он послал меня к ней, чтобы выяснить, как она себя чувствует, и пригласить ее во дворец вместе с сыном в течение дня. Что же касается г-жи Пеллапра, то тогда она отличалась чарующей красотой. Император обратил на нее внимание во время своей поездки в Нормандию в 1812 году. Она находилась со своей семьей в Лионе, когда император прибыл туда на пути из Эльбы в Париж; душой и сердцем она разделяла возбужденное состояние жителей Лиона, и император послал меня к ней в дом. Эта госпожа была в Лионе уже несколько дней, и императору нужно было узнать о многом, беседуя с ней: но трудность заключалась в том, чтобы найти свободный час среди всей той суматохи вокруг него и в той загруженности работой, когда он беспрерывно рассылал по всем направлениям указания и приказы. Он мог уделить ей аудиенцию только в самый поздний час вечера, поскольку дела не позволяли ему принять ее в более раннее время. Связь императора с графиней Валевской предшествовала его браку с императрицей Марией Луизой, а близкие отношения императора с г-жей Пеллапра возникли уже после этого брака. Если все эти любовные связи были редки во времена императрицы Жозефины, то они стали более частыми во время второго брака императора. Он тщательно скрывал все эти любовные связи, заявляя, что не раз ему удавалось избежать расставленных для него ловушек, хорошо зная, что под цветами могла оказаться пропасть.