Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Мне думается, что именно это условие прощения Мюрата имел в виду император, когда, говоря о нем на острове Св. Елены, он добавил: «Я бы поручил ему командование моей кавалерией; под его командованием она бы совершила чудеса».

Всем известен трагический конец этого храброго и неудачливого короля. На острове Св. Елены император говорил, что он считает, что калабрианцы были менее жестокими по отношению к Мюрату, чем британское правительство по отношению к нему.

Император, довольный действиями и поведением генерала Груши в Лионе и его умением вселять уверенность в окружающих, произвел его в маршалы.

До и после «Ста Дней» утверждалось, что император продолжал не доверять представителям старой знати, о которых говорили, что они предали его. Император, отвечая на острове Св. Елены на эту критику, заявлял, что представители старой аристократии при Наполеоне были такими же французами, как и любой другой его подданный, и те из них, кто был предан ему, вели себя хорошо. В качестве примера он назвал имена Шуазель-Праслина, Монтескью, Бово, Сегюра и других. Император заявил: «Я взял на службу в армию, которая от этого ничуть не пострадала, представителей старой знати и даже эмигрантов. И почему? Потому, что известно: в армии все признается и ценится только на основе заслуг; недостаточно быть только представителем знати, человек должен быть храбрым — и в этом отношении старая аристократия не отличалась от новой. Чего я должен был их опасаться, разве я не вычеркнул их всех из списка эмигрантов?»

Как только император узнал о приезде мадам Мер в Париж, он сразу же сел в карету и отправился к ней, в ее дом, в котором уже собрались его братья. Давно уже сердце мадам Мер не билось так сильно, как во время этого семейного сбора. Принцесса Полина, чувствовавшая себя слишком нездоровой, чтобы предпринять путешествие в Париж, оставалась в Италии.

1 июня император открыл Марсово поле. С ним были его три брата, надевшие мундиры империи — как и он сам. Открытие Марсова поля стало и патриотическим, и религиозным праздником. Император был в отличном настроении; ради этого торжественного события он отправился из Елисейского дворца в Тюильри, чтобы надеть наряд, в котором ему предстояло появиться на публике. Граф де Монтескью в полной парадной одежде руководил процедурой одевания императора, и при этом Его Величество был столь добр, что хвалил меня ему в самых лестных выражениях. Как только императора одели, граф де Монтескью повесил вокруг его шеи цепь ордена Почетного Легиона и пристегнул к поясу мундира его шпагу.

Погода, неустойчивая с утра, улучшилась, небо прояснилось. Император под грохот артиллерийских залпов покинул Тюильри и проследовал в здание Военной школы. Я уже был там, когда он туда прибыл; перед зданием был воздвигнут трон. Перед троном была сооружена полукруглая стена, образовавшая громадный зал с небом вместо потолка. В этом зале были расставлены ряды скамеек, на спинках которых можно было прочитать наименования департаментов, указывавших, где следует усаживаться каждому депутату. Много рядов было отведено для публики, среди которой можно было увидеть большое количество женщин в ярких нарядах. После речи, обращенной к депутатам и встреченной возгласами «Да здравствует император!», Его Величество спустился с трона и вместе с братьями в окружении высших офицеров проследовал к центру Марсова поля. Там, на вершине платформы со многими ступенями, был поставлен алтарь, который можно было хорошо видеть со всех сторон. После выражения благодарностей император, положив руку на Евангелие, дал клятву верности имперской конституции. Он раздал знамена национальной гвардии и императорской гвардии, которые поклялись защищать их. На Марсовом поле собрались представители от всех армейских полков. Когда они вернулись со знаменами к своим братьям по оружию, все они могли подтвердить то магическое воздействие, которое император оказывал на массы: душевное состояние всех присутствовавших было буквально наэлектризовано, и возгласы «Да здравствует император!» раздавались и среди войск, и среди собравшейся громадной толпы народа. Таким же необычайным подъемом душевного состояния был отмечен и 1790 год, который привел нацию к великим результатам.

После парада войск император, сопровождаемый артиллерийским салютом, отправился в Тюильри. В тот же вечер он вернулся в Елисейский дворец, усталый, но счастливый от сознания того, что он вселил в массы такой энтузиазм. Были даны гигантские банкеты, на которых братались солдаты армии и национальной гвардии.

Жизнь императора в период «Ста Дней» отличалась предельной активностью. Он не впадал, как утверждали некоторые люди, в состояние дремоты из-за своей тучности. Но в обществе произошло изменение: для императора не составило труда заметить, что люди стали менее послушными, чем раньше.

Беседы с некоторыми людьми, с которыми я встречался, удивили меня. С сожалением я заметил, что эти беседы не были столь же доверительными, как раньше; меня это очень огорчило. Однако приближалось время, когда нам предстояло начать нашу военную кампанию, и я говорил себе, что если император станет победителем в этой схватке с врагом, которая вот-вот начнется, то те люди изменят характер разговора со мной.

После периода неслыханной активности император, которого поддерживала вся нация, привел страну в состояние обороны.

8 июня палаты созвали свои заседания; 11 июня император принял в Елисейском дворце делегацию палаты депутатов. Эти депутаты благодарили императора за то, что он отказался от чрезвычайных полномочий, которыми он обладал, чтобы провозгласить начало конституционной монархии; депутаты заверили императора в сотрудничестве палаты при защите национальной независимости и обещали ему активно поддерживать конституцию. Королевская хартия, не поддерживаемая народом, не могла рассматриваться страной как обязательная.

Франция не могла принять условия, при помощи которых союзнические нации пытались замаскировать свою агрессию. Нападение на монарха, избранного нацией, означало нападение на независимость самой нации. Эта нация была полностью вооружена для того, чтобы защитить свою независимость и отвергнуть любую королевскую семью или короля, которых союзнические монархи посмеют навязать ей.

Император ответил депутатам палаты:

«Господин президент и депутаты палаты, с удовлетворением я обнаружил мои собственные чувства в тех, что мы только что выразили. В этой суровой обстановке я полностью погружен в мысли о неминуемой войне, от успеха в которой зависят независимость и честь Франции.

Сегодня вечером я уезжаю, чтобы возглавить мои армии: передвижения различных иностранных вражеских корпусов делают обязательным мое присутствие там, где находятся мои армии. Во время моего отсутствия я был бы рад узнать об учреждении комиссии, назначенной каждой палатой, которой следует подумать о нашей конституции. В ней заложена наша вдохновляющая идея. Она должна стать нашей путеводной Полярной звездой в эти бурные времена. Любая политическая дискуссия, которая прямо или косвенно была бы направлена на то, чтобы приуменьшить доверие к принятым ею мерам, будет несчастьем для государева; мы бы оказались плавающими среди мелей без компаса и без руля. Наш нынешний кризис является крупнейшим; так давайте же не будем следовать примеру Византии, которая, осажденная со всех сторон варварами, выставила себя на посмешище потомков, занимаясь обсуждением абстрактных концепций в тот самый момент, когда стенобитные орудия разрушали городские ворота.