Филипп Корсо - День после Розуэлла

"Ну и в чем же состоит большой секрет, Генерал?" — спросил я своего нового босса. Это выглядело странно, говорить так с генералом, но мы подружились пока я работал в штабе Эйзенхауэра. "Почему бы не начать с главного?"

"Потому, что они уже следят за Вами, Фил", — сказал он, точно зная, каким холодом меня пробьет. "И я бы хотел сохранить этот разговор в тайне, прежде чем Вас официально представят".

Он подвел меня к картотеке. "Здесь все не так сильно изменилось, с тех пор, как Вы уехали в Германию", — сказал он. "Мы еще не знаем, кто наши друзья и кому мы можем доверять".

Я знал его правила. Холодная война была на самом пике и нас окружали враги: в правительстве, в разведывательных службах и в самом Белом доме. Те из нас в военной разведке, кто знал правду о масштабах опасности в которой находилась страна, были очень осмотрительны в высказываниях не только между собой, но и в местах где мы это говорили. Оглядываясь назад с дистанции в сорок лет, трудно поверить, что даже когда большие американские автомобили с восьми цилиндровыми двигателями съезжали с конвейера и катились по дорогам, а телевизионные антенны разрастались на крышах совсем новых домов в тысячах городов нашей страны, мы находились в самом центре предательской войны нервов.

В глубине наших разведывательных служб и даже в кабинете самого Президента, существовали отдельные профессиональные государственные служащие, которые работали — некоторые сознательно, некоторые неосознанно — на Советский Союз, проводя в жизнь созданную в КГБ политику. Некоторые меморандумы, которые вышли из этих кабинетов, не имели никакого другого смысла. Мы также знали, что в ЦРУ проникли кроты из КГБ, наряду с тем, что мы знали, как некоторые наши влиятельные политики защищали идеи, которые только ослабляют Соединенные Штаты и ведут нас к падению в интересах наших врагов.

Небольшая горстка из нас была в курсе ужасающей правды о Корее. Мы потеряли ее не из-за того, что нас разбили на полях битвы, а потому что нас компрометировали изнутри. К русским консультантам, стоявших плечом к плечу с северокорейцами, наши планы попадали даже раньше, чем они попадали к нам в штаб Мак Артура. И когда мы направляли свои военные технологии на поля и в воздух, Советы уже имели планы по их захвату и отправке в Россию. Когда настало время проведения мирных переговоров в Пханмунджоме и договариваться об обмене военнопленных, я знал, где эти американцы были, в десяти милях к северу от границы, и кто не вернется домой. В самом нашем правительстве были люди, которые допустили, чтобы они остались в лагерях для военнопленных, в которых они могут находиться вплоть до наших дней.

Поэтому, генерал Трюдо одарил меня своей очень мрачной улыбкой и когда мы подошли к запертой, темно оливкового цвета, военной картотеке у стены его кабинета, он сказал, "Вы мне нужны, Полковник, чтобы прикрывать мою спину. Вы мне нужны, чтобы наблюдать за тем, что я делаю, я не могу сам себя прикрывать".

Независимо от того, что планировал Трюдо, я знал, что он скажет мне в свободное время. И он сказал бы мне только то, что он считал необходимым мне знать. Для особенного подарка я должен был стать его специальным помощником в УИР, в одном из самых чувствительных подразделений всей пентагоновской системы, потому что это было таким местом, где самые секретные планы ученых и создателей оружия приводились в жизнь оборонными контрактами. УИР был интерфейсом между чьей-то светлой мыслью и частью прототипа оборудования, выкатывающегося из производства, чтобы продемонстрировать свой потенциал военным чинам. Это и было моей работой, сохранять тайну пока оно развивалось.

"Но есть еще кое-что, что я хочу, чтобы Вы сделали для меня, Фил", — продолжил генерал Трюдо, положив руку на картотеку. "Я собираюсь переместить эту картотеку в Ваш кабинет".

Генерал разместил меня в кабинете на втором этаже внешнего кольца, прямо под своим кабинетом. Поэтому вскоре я обнаружил, что при экстренных вызовах я мог подняться к нему наверх через черный ход так, что никто не знал, где я нахожусь.

"В ней содержатся особые дела, военные материалы, которые Вы никогда прежде не видели, и я хочу передать их под Вашу ответственность по работе с Иностранными Технологиями", — продолжил он. Специфика моей работы относилась к подразделению по Исследованиям и Развитию Иностранных Технологий, поэтому я подумал, что это будет довольно сухая переписка, так как главным образом требовалось, чтобы я был в курсе исследований и развития вооружения наших союзников. Я читал доклады разведки, смотрел фильмы об испытаниях оружия, опрашивал ученых и различный исследователей в университетах о том, что делали их коллеги за границей, давал предложения по оружию, в котором, возможно, нуждалась армия. Это было важно и у этого направления была своя сфера деятельности для "рыцарей плаща и кинжала", но после того, чем я занимался в Риме, где упорно искал замаскированных нацистами офицеров Гестапо СС и замаскированных под итальянских коммунистов групп из НКВД, это было похоже на прекрасную возможность помочь генералу Трюдо придержать некоторые военные идеи от лап других военных служб. Но тогда я не знал, что было внутри этой картотеки.

Армия обычно разделяла направления исследований в области вооружения на две основные группы — отечественные и иностранные. Были исследования, которые проистекали из работ, идущих в Соединенных Штатах и исследований за границей. Я знал, что буду следить за тем, что делают французы с разработками современных вертолетов и смогут ли британцы сделать истребитель с вертикальным взлетом и приземлением, на что мы не надеялись после Второй мировой войны. Была большая немецкая пушка "Фау 3", внучка Большой Берты, которой немцы угрожали Парижу во время Первой мировой войны. После вторжения в Нормандию мы нашли под Кале стволы немецких орудий в сборе и знали, что нацисты работали над чем-то, похожим на самолетный реактивный двигатель и новый танк, что возможно, могло изменить итоги войны, если бы они подольше продержали нас во время проведения Арденнской операции.

Я отвечал за разработку этой технологии, идей, до которых мы не дошли и разрабатывал рекомендации для включения их в наше планирование разработок вооружения. Но я не знал почему генерал продолжал похлопывать по верхнему выдвижному ящику картотеки.

"Если хотите, я сразу ознакомлюсь с этими документами, Генерал", — сказал я. "И напишу некоторые предварительные записки о том, что я об этом думаю".

"Это займет у Вас немного больше времени, чем все остальное, Фил", — сказал Трюдо. Он почти засмеялся, чего за ним тогда не замечалось. Фактически, я помню один единственный раз, когда он так смялся, это случилось после того, как он услышал, что его предложили на пост командующего американскими войсками во Вьетнаме. Он также слышал, как они хотели, чтобы я возглавил отделение разведки для команды военного Спецназа во Вьетнаме. Мы оба знали, что военная миссия во Вьетнаме была обречена, так как это была война мозговых центров. И людей в мозговом центре более волновало сдерживание армии, чем уничтожение Вьетконга. Поэтому у Трюдо был план: "Мы или выиграем войну или попадем под трибунал", — сказал он. "Но они поймут, что мы были там". И он засмеялся после своих слов о том, что даст мне время на знакомство с содержимым картотеки, также как и тогда.