Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Ваши министры много шумели по поводу того, что я брал вновь на военную службу бывших французских военнопленных, нарушивших слово и сбежавших из Англии. Но английские военнопленные первыми дали пример того, как они, сбежав из Франции, потом получали от ваших министров санкции на продолжение воинской службы. В порядке ответной меры я, конечно, делал то же самое. Я опубликовал имена нескольких англичан, нарушивших слово чести до того, как это же сделали французы, и которых потом ваши министры вновь привлекли к воинской службе; мало того, я пошёл на большее, я предложил вашим министрам выслать обратно в Англию всех бывших французских военнопленных, нарушивших слово чести с начала войны при условии, что таким же образом во Францию будут высланы все бывшие английские военнопленные, также нарушившие своё слово чести. Ваши министры, однако, отказались принять моё предложение.

Что ещё я мог сделать? Ваши министры подняли большой шум об английских путешественниках, которых я задержал во Франции; хотя они сами первыми подали пример, захватив все французские корабли с их экипажами и пассажирами на борту всюду, где это было возможно, или в гаванях или в море, причём ещё до объявления войны и до того, как я стал задерживать англичан во Франции. Я сказал тогда: если вы задерживаете моих путешественников в море, где вы творите всё, что вам заблагорассудится, то я буду задерживать ваших на суше, где я не слабее вас. Но после этого я предложил освободить всех англичан, которых я задержал во Франции ещё до объявления войны, при условии, что вы также освободите французов и их собственность. Ваши министры отказались».

В ответ я сделал ряд замечаний, касающихся клеветнических заявлений Пилле о повсеместной в Англии развращённости, которая якобы распространена среди английских женщин, и о ужасных утверждениях, которые он привёл далее в своей книге. Я уверял Наполеона, что ни в одной другой стране не существует меньше оснований для предположений о том, что порочные связи распространены между близкими родственниками; потому что ни в одной другой стране нельзя найти более деликатных и более безупречных в своём поведении женщин. Я сказал императору, что, вполне очевидно, Пилле вращался в самых низких кругах английского общества, судя хотя бы по его утверждениям о значении слова «возлюбленные», которое обычно употребляется только в среде горничных, дочерей мелких торговцев и других женщин подобного сословия, хотя Пилле имел наглость заявлять, что подобный термин употребляется фамильярным образом среди юных дам, представляющих самые уважаемые круги английского общества.

«По-видимому, это так и есть, — согласился Наполеон, — я полагаю, что он никогда не видел ни одной английской женщины на борту своего корабля, за исключением проституток самого низкого пошиба. Он действительно, — продолжал Наполеон, — имел прекрасную возможность изучать манеры и привычки англичан, будучи заключённым на борту английского понтона в течение семи или восьми лет. Он сам себе напортил, ибо в некоторых местах книги он нагромоздил столько лжи и столько ужасных вещей об англичанах, что уже нельзя верить и той правде, которую он приводит в других местах. Его книга сродни тем, в которых меня изображают в виде чудовища, получающего удовольствие от кровопролития, преступлений и зверств; как, например, чтобы удовлетворить кровожадные наклонности, я приказывал мчать мою карету по телам убитых и раненных в сражениях. В действительности его книга, написанная подобным образом и в подобной манере, губит весь замысел издателя. Мне в самом деле доставляло удовольствие видеть эти ужасные книги, поскольку я знал, что ни один разумный человек не поверит им. Но мне приходилось опасаться тех книг, которые были написаны с видимой сдержанностью и беспристрастностью».

Затем я спросил императора, читал ли он когда-либо книгу Миота о военной экспедиции в Египет. «Что, этого интенданта? — переспросил он. — Кажется, Лас-Каз давал мне экземпляр этой книги. Она опубликована ещё в моё время». Он попросил меня принести ему ту, которая была у меня, чтобы он смог сравнить обе книги. «Миот — типичный шалопай, которого вместе с его братом я вытащил из грязи. Он был человеком, который всегда чего-то боялся. Так что он там пишет о деле с отравлением и расстрелом у Яффы?» Я пояснил, что в отношении дела с отравлением Миот заявлял, что он ничего нового добавить об этом деле не мог, кроме того, что таково было общепринятое мнение; но что он совершенно уверен в том, что Наполеон спустя несколько дней после взятия Яффы приказал расстрелять более трёх тысяч турок.

Наполеон ответил: «Это неверно, что было так много. Я приказал расстрелять примерно до тысячи двухсот турок, что и было сделано. Причиной моего решения стало то обстоятельство, что в рядах гарнизона Яффы были обнаружены турецкие солдаты и офицеры, которые незадолго до этого попали в плен в сражении при Эль-Арише и которых я отпустил в Багдад, взяв с них слово вновь не воевать против меня в течение года. Я приказал одной дивизии моей армии эскортировать их на пути в Багдад на протяжении двенадцати лье. Но эти турки, вместо того чтобы проследовать в Багдад, ринулись в Яффу, защищали её до последнего и в итоге стоили мне немалой потери смелых солдат, чтобы взять штурмом крепость. Жизнь моих смельчаков сохранилась бы, если бы не эти турки, которые усилили гарнизон Яффы. Более того, прежде чем атаковать город, я послал к ним парламентёра с флагом, предлагая перемирие. Но вскоре над стеной крепости мы увидели голову парламентёра, насаженную на шест. Тогда же, если бы я вновь сохранил им жизнь и отпустил их, взяв с них слово, они бы прямёхонько отправились в Сен-Жан д’ Акр, где сыграли бы со мной такую же штуку, которую они проделали в Яффе.

Сохраняя жизнь моих солдат, поскольку каждый генерал обязан считать себя их отцом, а их — его детьми, я не мог позволить туркам вновь обмануть меня. Нельзя было оставлять под охраной этих турок, выделив для этого часть моей армии, уже малочисленной, да ещё в связи с тем, что я более не верил этим негодяям. Фактически, если бы я действовал по-другому, я бы, вероятно, вызвал гибель всей моей армии. Поэтому, используя правила ведения войны, которые разрешают приговаривать к смертной казни военнопленных, взятых в плен при подобных обстоятельствах, и вне зависимости от права, полученного мною вследствие занятия города штурмом при отчаянном сопротивлении со стороны турок, я приказал, чтобы пленные, взятые в Эль-Арише, которые вопреки своей капитуляции подняли оружие против меня, были расстреляны. Остальным, число которых было значительным, была дарована жизнь. Я бы, — продолжал он, — и завтра поступил точно так же, так же поступил бы Веллингтон или другой генерал, командовавший армией при аналогичных обстоятельствах.