Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Вид на город не имеет ничего особенно замечательного и красивого — он плосок, богат водою, видны во многих местах большие здания, между которыми более всего бросается в глаза большое четырехугольное здание королевского дворца, выступающее в залив.

В этот день наш майор Андрей Яковлевич Перфильев с капитаном нашим Федором Васильевичем фон Моллером поехал на обед к нашему посланнику при шведском дворе барону Будбергу.

13-го числа в 9 часов утра повели нас в адмиралтейство. У пристани встретил нас контр-адмирал Розенштейн и повел показывать нам все: где строятся галеры [278], канонерские лодки [279]. Я все ходил с одним тамошним морским капитаном, который был со мною весьма приветлив, и, видя мое серьезное желание основательно знать все, что мне показываемо было, по моим вопросам (что ему очень понравилось) он, обласкав меня, предложил мне ходить с ним и все преподробно объяснял [мне], как что делается и для чего. Все, что я видел, и это особенное принятое во мне участие, меня чрезвычайно радовало, и [я] душевно привязался к нему. Показали нам вновь изобретенные краны, посредством которых подымают на корабли пушки и все большие тяжести. Потом повели нас в морской [арсенал] — большое здание, в котором много оружий всякого рода, и все очень хорошо устроено и размещено, но ничего нет особенно замечательного. Туг мы расстались с контр-адмиралом, которому майор Перфильев передал от нас искреннейшую благодарность, а я доброму капитану, обратившему на меня свое особое внимание, высказал, как сумел, мою глубокую благодарность и душевное к нему уважение.

Отсюда пошли мы к нашему посланнику, который очень ласково нас принял и поздравил с благополучным приездом. От него пошли мы к пристани. Там выбрали из нас 7 человек, между которыми [был] и я, к посланнику на обед; но [так] как у посланника обедают в пятом часу, то наш майор повел нас в английский трактир и велел подать нам масло с хлебом и сыром позавтракать, где мы оставались до обеда. Перфильев рекомендовал меня посланнику особенно. Он нашел, что я очень похож на моего батюшку. Через четверть часа сели за стол. Обед, как разумеется, был очень хорош, как и десерт. После обеда, напившись кофею, вскоре мы откланялись и возвратились к себе на фрегат.

14-го числа после обеда в 4-е часа водили нас осматривать королевский дворец с его галереями, которые не отличаются особенно важными произведениями ни по живописи, ни по скульптуре. Из последней хорошо большое собрание античных бюстов почти всех римских императоров. Хороша лежачая статуя Эндимиона [280]раскинувшегося от утомления, Минерва [281]с 9-ю музами, черного мрамора конь, несколько древних ваз, треножников, мраморных умывальников и других подобных вещей. Все это размещено в трех или четырех комнатах. Входили в комнату, где хранится фарфоровый сервиз, расписанный Рафаэлем; хотя живопись, по-моему, и не отличается особою красотою, но эта коллекция фарфора важна тем, что произведена таким великим мастером.

Потом повели нас в церковь, в которой хоронят королей шведских, которых тут находятся гробницы. Тут же хоронят и кавалеров ордена Серафима [282]и оставляют в самой церкви их гербы, между которыми видел я российский герб и вензель императрицы Екатерины II. Вышедши из церкви, пошли мы в большое здание, модель-каморою называемою, в которой хранятся модели вновь изобретенных машин, орудий, инструментов касательно хлебопашества, садоводства и вообще всякого рода хозяйства и также самые машины и модели по другим частям разных фабрик, заводов и технических производств. Туг были кресла для больных, севший в которые больной может весьма свободно и легко катиться по всей комнате по всем направлениям и поворачиваться во все стороны, как на здоровых ногах, посредством пружины, действовать которою больному чрезвычайно легко и удобно. Туг же есть и кровать, на которой лежащий больной по надобности с помощию шнурка весьма легко [может] сделать себе стул.

15-го числа в воскресенье поутру пошли мы в русскую церковь, где, отслушав обедню, возвратились на фрегат. В Штокгольме наш священник в черном французском кафтане, в локонах при пудре, как и здешние. Сего числа от королевы [283]был сделан бал в Карлсберге, в называемой так части города, в которой находится шведский кадетский корпус. В нем только 120 кадет, из которых 20 морских. Как нас повезли сюда, так [и] их в Петербург.

В 4 часа пополудни приехали мы к пристани; вышед из наших судов, пошли мы к другой пристани, у которой дожидались нас шведские шлюбки. Севши в них, поехали [мы] в Карлсберг, где на пристани было множество народу, а кадеты их стояли во фронте. Также и мы, вышед из шлюбок, построились во фрунт. Потом нас и их распустили, и мы пошли осматривать их камеры [284], где все очень хорошо устроено и очень чисто. В камерах, в которых они ночуют, по стенам висят картины, на которых изображены разные сражения выигранных ими побед, а над каждой кроватью висело ружье и сума. Показали нам классы и столовую, а потом повели нас в отделение, где каждый кадет обязан непременно учиться какому-нибудь ремеслу по своей способности и вкусу. Там устроены особые небольшие отделения каждого мастерства с полным собранием нужных для того ремесла устройств и инструментов, и в каждом отделении есть свой учитель. Туг я видел отделения столяров, слесарей, басонщиков [285], резчиков из дерева, орнаменты и разные украшения для мебелей и картинных рам, переплетчиков, ружейного мастерства, серебряных и золотых дел мастерства и других ремесл. Это показалось мне странным, и я спросил у одного из офицеров, показывавших нам корпус: «По какой причине в военно-учебном заведении введено учение простым мастерствам?» Он сказал мне: «Так [как] кадеты этого корпуса выходят в военные офицеры, а во время войны может случиться, что иной офицер попадется и в плен, то, чтобы не быть обязану унижаться и выпрашивать себе кусок хлеба и жить праздно на счет другого, что всякий шведский офицер должен считать низким для себя и неблагородным, а зная хорошо какое-нибудь ремесло, он во всякой стране, куда бы война его ни занесла, может своим искусством и трудом добыть себе содержание до освобождения из плену». Как это умно, как это благородно! Я в восторге от этого учреждения. И как не благоговеть пред правительством, которое старается с самой ранней молодости внушать воспитанникам своих корпусов такие благородные правила. Немудрено, что шведские офицеры, которые во время мира в своем отечестве имеют обыкновение для практики отправляться служить волонтерами в полки во все государства Европы, где есть война, заслужили общее мнение как об искусных, храбрых военных и образованных, благородных людях.

Осмотрев все, ввели нас в большую залу, где уже собралось много дам и кавалеров и все из знатных фамилий, как мне говорили. Здесь я был опять удивлен костюмами дам. Они почти все были в одних тафтяных [286]дикого цвета [287]и почти совершенно одинакового покроя платьях. Мне объяснили, что это придворный костюм и здесь много фрейлин (и дам, и девиц), имеющих приезд во дворец. Не знаю, который из шведских королей учредил этот одинакий для всех дам при дворе костюм, в котором они должны являться во дворец и являться в публике. Есть два рода дамских придворных костюма. Одни — парадные, употребляемые в торжественные дни при церемонных выходах во дворце царской фамилии, на парадных балах, придворных, публичных и даже на больших частных балах, вечерах и обедах. Эти дамские костюмы состоят из черного атласного платья с убранством из малинового бархата по подолу, вверху на рукавах, у плеч, открытого ворота и пояса; у всех — почти совершенно одинакого покроя, очень напоминающего средние века. А вторые — вседневные костюмы, те серые, которые при входе в залу меня удивили. Говорят, что это положение о дамских костюмах при дворе поставлено было, чтобы остановить роскошь дамских платий и уборов, начинавшую в Стокгольме очень сильно развиваться между здешних дам. Кавалеры, бывшие на бале, одеты были все в их, как они называют, национальном костюме, то есть в том самом, в каком одеты все военные офицеры, — в голубых куртках со стоячими, не очень высокими воротниками, обшлагами, с короткими с боков к заду отвороченными фалдочками, вроде покроя мундиров уланских [288]офицеров, только без эполетов и вечных шнурков. Куртки всех, как я уже сказал, одинакие — голубые, только воротники, обшлага и отвороты фалдочек различных цветов по полкам и роду их службы, в панталонах совершенно в обтяжку, входящие в коротенькие ботинки, также плотно обхватывающие ногу, зашнурованные с боков, как теперь носят дамы. Панталоны у многих — белые, суконные, а у других разных светлых колеров, а немало было и в панталонах из шелкового трико, тоже очень разных светлых колеров, одни со шпагами, другие — с саблями. Был ли у шведов в старину такой костюм, не знаю, но они называют его своим национальным костюмом. Шляпы у военных тоже совсем особые. Они круглые с высокими, кверху несколько суживающимися тульями и весьма короткими полями, не шире как в два пальца. С правой стороны шляпы одно поле загнуто прямо и плотно приложено к тулье шляпы. Надо сказать, что эта сторона полей не такая узкая, как всей шляпы, а загнутая у тульи по прямой линии к заду и на перед, имея вид лопасти, внизу широкой суживающейся кверху от краев узеньких полей до конца тульи, где эта лопасть, совсем суженная, прикрепляется к верху тульи пуговкою, за которой виден небольшой белый бант, и подымается вверх небольшой из коротких перьев султан белого, голубого и желтого цвета. Не знаю, какие у них отличия чинов, у генералов на узеньких полях их шляп сверху положен белый плюмаж [289]. Костюм этот идет к молодым офицерам, а [на] стариках-генералах кажется странным.