Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Приехав на мызу, мы, распростясь с хозяином и поблагодаря за то поучительное удовольствие, которое мы имели, осматривая рудники и все машины, отправились на наш фрегат.

В 3-м часу Перфильев поехал опять на мызу и привез с собою господина Зилветшпара с его семейством. После обеда в шестом часу показывали им артиллерийское учение с порохом обоих фрегатов. В восьмом часу наши гости с Перфильевым и капитаном нашего фрегата поехали на мызу, где они и ужинали.

3-го числа в 9-ть часов поутру снялись мы с якоря, а в 3-м часу пополудни за усилившимся ветром должны были остановиться против почтового двора.

4-го числа после обеда были мы на берегу, и я много ходил по горам, где я много находил земляники, малины, черники и голубицы. В десятом часу вернулись мы на фрегат.

5-го числа такой был сильный ветер, что мы целый день простояли со спущенными брам-реями [329]и другими обр…ленными [330]в бейдевинд [331].

6-го числа ветер несколько утих. В 4 часа пополудни поехали мы на берег в другую сторону. Там вскоре мне захотелось есть, я попросил нашего штабс-лекаря, который там был с нами, который знал шведский язык, чтобы он достал мне в деревне, если можно, молока и хлеба. Распрося встретившегося нам крестьянина, [он] привел меня к одному хорошенькому крестьянскому домику, где мне дали хорошего кислого молока со сметаной, хорошего масла и очень хороших булочек, что здесь редко встречаешь. Я пригласил лекаря со мной пополдничать, попросив его приказать себе карафинчик водки, без которой он, как нам было известно, не приступает ни к чему съестному. Утолив свой голод и заплатив за все по требованию хозяина, пошел я ходить по скалам, оставив лекаря доканчивать карафинчик с водкой. Весьма странно, что у нас на военные корабли-фрегаты и другие суда, где так необходим знающий и деятельный медик, посылаются по большей части самые плохие нетрезвые лекаря, а священников посылают на корабли из монастырей в наказание за пьянство и дурное поведение. Я не понимаю, как флотское начальство, вооружая корабли в морские экспедиции, [может] допускать такое зло, а особливо на суда, в которых делают кампании молодые гардемарины, более взрослых людей, подверженных разным болезням. Это невнимание в отношении здоровья воспитывающихся в корпусах, в которые родители отдают своих детей в полном убеждении, что правительство, вызвавшееся воспитать их детей, позаботится и об их здоровье. Но тут ожидание их нисколько не выполняется. И не менее непростительна беспечность начальства насчет их нравственности и религии.

Ни в каком учебном заведении учащиеся не сходятся так близко со священниками, как гардемарины на кораблях, где они всякий день по нескольку раз встречаются. Если бы эти священники были образованные, благочестивые люди, истинные пастыри, то какую бы огромную пользу [могли они] принести гардемаринам в продолжение четырех месяцев, которые они проводят вместе. Своим умным, приветливым с ними обращением и ласкою они бы легко могли бы привязать их к себе и приобрести полную их доверенность, а своими поучениями и объяснениями религии могли [бы] принести чрезвычайно благодетельное действие на гардемарин не только со стороны религии, но и вообще на всю их нравственность. А у нас теперь на флагманском фрегате, на котором 20 человек гардемарин, священник — необразованный, глупый мужик-монах, почти всегда пьяный, дозволяющий шалунам из гардемарин за стакан грогу [332]дурачить себя и делать над собою всевозможные шалости. Можно ли иметь уважение к такому проповеднику слова Божия! А сделав посмешищем проповедника и учителя слова Божия, они постепенно теряют уважение и к самой религии.

В первых днях нашего помещения на фрегате, как я увидел нашего священника и лекаря всякой день пьяных, мне тотчас пришло в голову, что я теперь написал здесь. Как же капитан фрегата, строгий немецкий педант, принимая фрегат, назначенный для кампании гардемарин, и наш добрый и умный майор Перфильев не подумали об этом? Никто так, как молодые ученики, а особливо гардемарины на кораблях, из коих по крайней мере наполовину весельчаков, любящих подтрунить и посмеяться, не способны так скоро тех, которых они могут сделать игрушками своих потех, одурачивая их, выставлять всем на посмешище. У нас теперь на фрегате два существа, осужденные гардемаринами на их забаву. Это — священник и лекарь. Первый как глупый, необразованный мужик-монах из какого-то монастыря, напивающийся с самого утра почти до бесчувствия пьяным, не представляя никаких шансов их изобретательности на забавные, смешные [и] затейливые над ним шалости, очень редко выводится на арену их потех. Зато лекарь, так уже вполне удовлетворяет их способности дичать. Он, кажется, как будто для того и сотворен, как физически, так и морально, чтобы быть игрушкою гардемарин и забавою офицеров экипажа. Сухая длинная фигура [его] на длинных тоненьких, как жерди, ножках, с преуморительною, совершенно немецкою физиономиею, с огромным носом, изображает своею фигурою латинскую букву «S». На счет же моральных его свойств и учености, то он, как почти все эти немецкие, занятые собою клопы, сотнями вползывающие в Россию, чтобы высасывать ее деньги и вредить ей всеми средствами. Надменность этой нации до такой степени глупа, что каждый из них думает, что достаточно только родиться немцем, чтобы быть уже и умным, и ученым. Да как этого и не думать, потому что каждый, приезжающий к нам немец и без малейших достоинств, посредством протекции при дворе, который наполнен немцами, тотчас [получает] преимущество перед русскими, как бы они ни стояли выше немцев и по уму, и по способностям. Здесь далеко от покровительства немецких покровителей, ему ни в чем не пособляет быть немцем и никак не защищает его от гардемаринских над ним проказ и насмешек. Не проходит ни одного дня, чтобы гардемарины самым смешным образом не одурачили его.

Вышед из домика, любя дикую природу, я пошел лазить по скалам. К вечерней заревой пушке мы уже были на фрегате.

7-е число. Сделался штиль. Мы снялись с якоря и начали верповаться.

8-е число. После обеда Андрей Яковлевич съездил в Нордкепинг.

9-е число. Поехали и мы туда же. Вышед из катеров против трактира под названием «Трое принцев» и взяв себе в провожатые по городу трактирщика, пошли мы осматривать город. Сперва повел он нас [туда], где строят купеческие суда и большие ост-индские [333]корабли. В это время строились только два корабля. Лес на постройку судов получается из внутренних провинций Швеции. Потом пошли в главную их кирку [334]святого Алая, в которой короновался Густав IV, король шведский. Она теперь переделывается; в ней нет ничего замечательного. Есть довольно хорошо написанный образ тайной вечери [335]. Из церкви пошли мы к медному заводу. Проходя один мост, видели очень красивые пороги реки Мошал, на которых почти в одном месте более десяти водяных мельниц, каждая о 4 или 5 колес, которые еще более придают красоты этим порогам. Прошед одну башню, ввели нас на двор, на котором много кузниц, действующих водою. Возле одной кузницы есть небольшой фонтан, на отверстие которого кладут деревянный вызолоченный шар и пускают воду фонтана, которая подымает его наверх и держит его там во все время, пока фонтан извергает воду. В иных кузницах куют разные вещи, в других тянут проволоку. С башни, через которую [мы] проходили, входя на двор, виден весь город и его окрестности, который представляет довольно красивую панораму.