Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

Зная очень хорошо, что посредством протекции гораздо легче и несравненно скорее можно проложить себе дорогу к чинам и наградам, нежели усиленным трудом при всем знании своего дела, и смекнув о выгодах, которые можно было приобресть от мистического направления министра народного образования и главного начальника почт, [он] поспешил приобресть особое благоволение Лабзина, который и ввел его в дом князя Александра Николаевича Голицына, где он сумел очень скоро сделаться домашним человеком. В это время князь был очень дружен с госпожой Хвостовой [682], как рассказывал бывало батюшка, знавший ее в молодости, что она тогда была такой разгульной жизни, что несмотря, что была очень хорошей фамилии и модного круга, ее ни в одном хорошем доме не принимали. А теперь, когда разгул отказался ей служить, она сделалась отчаянною ханжою и мистиком. У [нее] есть [дочь], лет 20-ти, очень невзрачная собою, худая, болезненная, плохо воспитанная и капризная [683]. Слухи носятся, что явлением ее в свет [ мать ] обязана Александру Николаевичу, а другие говорят Горголи. Вероятно, первому, потому что смышленый и рассчетливый Прянишников женился на ней, [ конечно ] будучи уверен получить в приданое протекцию министра (посредством которой впоследствии Прянишников получил весьма значительное место петербургского почтдиректора, получающего в свою пользу [ всю выгоду ] в газетной иностранной экспедиции почтамта, доходившую до 125 тысяч ассигнациями).

Появились здесь и другие религиозные скопища, как у госпожи Татариновой [684], где все церковные постановления и обряды всех христианских исповеданий не признаются, а имеются свои, проповедуемые Татариновой, главою этой сумасбродной секты. В чем состоит сущность их религиозного верования, я не знаю, а обряды их во время молитв состоят в том, что обоего пола члены этой секты, сойдясь в одном зале Татариновой квартиры, садятся на скамейках, устроенных кругом стен, и погружаются в молитвы и размышления, и остаются в этом положении, покудова на одного из них не сойдет свыше священное вдохновение. И тогда удостоенный этой благодати, оставив свое место, начинает бесноваться до совершенного изнеможения и потом уже начинает преважно нести какую-то высокопарную непонятную чепуху, перемешанную библейскими текстами и словами Спасителя; это говорится по большей части стихами или просто рифмами. Это — болтовня, которую, разумеется, никто из слушающих не понимает, но все принимают как послание свыше, а Татаринова, как вдохновенное свыше лицо, делает толкование и объяснения этому посланию. В секте Татариновой это наитие всегда сходит на одного барабанщикаПреображенского полка [685].

Подобные секты существуют в Америке и существовали и в Германии. Татаринова, выдавая себя посредницею между своими единоверцами и Спасителем, объясняет им их недоразумения и дает решения на их к нему просьбы. Мало того, она завела и переписку с Христом. В важных случаях она пишет письма к Спасителю, кладет их за его образ и через несколько дней получает ответ, который и сообщает или всему братству, или только тем, до кого это касается. Ответы бывают неровные — иногда скорые, а иногда довольно продолжительные, вероятно по трудности работы, задаваемой Спасителю, или по отлучке его в отдаленные планеты на то время, а может быть, и по неисправности небесной почты, как наша.

Каковы должны быть люди, составляющие эту секту?! А между тем князь Александр Николаевич Голицын, министр народного образования, бывает иногда в их молитвенных собраниях. А что Лабзин с нею, как говорят, в сношениях, немудрено.

Мне очень хотелось видеть их религиозные обряды, но Татаринова никак не позволяет меня вводить, не знаю почему, тогда как некоторым позволяется — Ф. Н. Глинка был там не один раз.

Полиция вскоре открыла это общество и запретила им сходиться, а следствие, произведенное над этим обществом по повелению государя, открыло, окроме их глупых непозволительных религиозных верований и обрядов, описанных мною, еще какие-то под видом религии тайные, совершенно безнравственные действия, и Татаринова с некоторыми членами их секты отправлена [была] в Сибирь [686], а другие — в дальние города под надзор полиции.

В это же время открылась еще одна ужасная секта, не признающая догматов нашей церкви [687]. Не знаю в подробности, в чем состоит их учение, а известно, что они не признают некоторых таинств, а может быть, и всех, — не знаю. Но у них не только нету браков, но совсем нету парных связей мужчин с женщинами, но существуют только одни переменные плотские общие соединения, без всякого разбора родства. По их религиозному верованию дозволяется плотское соединение матери с сыном, отцу — с дочерью, брату — с сестрою. Как могла составиться и существовать в девятнадцатом веке такая гнусная развратная секта, я не понимаю.

Эта [ секта ] открыта по письму дочери статского советника Попова, члена этой секты, который требовал, чтобы она вступила в их секту, но [так] как она решительно отказалась, он вознамерился посредством строгих мер принудить ее войти в их подлое братство. Но она, несмотря на страшные страдания, постоянно отказывалась исполнить желание отца, державшего несчастную страдалицу скрытно в чрезвычайно тесном чулане на замке, от которого ключ [он] имел всегда при себе, — в тесном чулане без кровати, где она не могла и лечь, на хлебе и воде, и сверх того изверг-отец почти всякой день ее сек приставленный к ней сторож, [ наконец ] сжалясь над ней, по ее просьбе достал ей бумаги и карандаш и тайно передал ей. Она написала письмо к одним из своих родных или знакомых, не знаю. Этот же сторож и передал это письмо по адресу, а те представили письмо военному генерал-губернатору, по распоряжению которого полиция немедленно освободила несчастную страдалицу, захватила членов этого ужасного общества. По окончании следствия, как говорили в городе, Попов был сослан в Сибирь [688].

Около этого времени получил я от министра народного просвещения замечание, как мог я, производя портрет императора, представить его в виде Родомысла, славянского божества, хотя и баснословного, но все-таки божества. И впредь строжайше мне запрещается, как и всем художникам, представлять людей в виде каких бы то ни было мифологических богов. Прочтя в Совете [689]это замечание и запрещение господина министра народного образования, мы порядочно над ним похохотали.

Раз появилась здесь розовая китайская краска с металлическим зеленоватым отблеском, слывшая под названием «китайских румян», которую мне хотелось иметь и которая, как мне сказали, находится только у одного продавца китайских чаев и некоторых москательных товаров [690], торгующего на Андреевском рынке Васильевского острова и мне хорошо знакомого человека. Явясь к нему, я уже не нашел у него этой краски — она была вся продана и ни у кого здесь не имеется.