Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

«Если эта краска вам так нужна, — сказал он мне, — то здесь есть такой человек, который все знает и все может сделать и от которого на свете нет ничего скрытого. И он мог бы сделать эту краску, если бы можно было с ним сойтись. Но это невозможно, потому что он совершенно ни с кем не знакомится, ни к кому на свете не ходит и к себе в дом не пускает никого. Он живет совершенно один на своей фабрике на Петербургской стороне на конце Большого проспекта в Глухом переулке, где он запирается на всю неделю, выходя только раз в неделю по субботам в свой магазин различных китайских и других лаков, клеев, гумий [691], олиф, спиртов, разных настоек и других химических составов, употребляемых на различных фабриках. Продажею продуктов этого магазина и надзором за порядком и исправностию сидельцев заведует в продолжении недели жена этого необыкновенного человека, который приходит только по субботам к жене для свидания с нею и поверки счетов, а в воскресенье отправляется опять на всю неделю к себе на фабрику».

Все это было мне сообщено купцом с такою таинственностию, что породило во мне сильное желание покороче узнать эту интересную личность, и я просил купца познакомить меня с ним. Долго отнекивался он от моей просьбы под предлогом, что Алексеев решительно не хочет ни с кем не только знакомиться, но и видеться. Но наконец он по убедительной моей просьбе решился в первую субботу, в которую он по своим торговым делам увидится с Алексеевым в его магазине, говорить ему о моем желании с ним видеться и переговорить, и сообщить мне его ответ.

Недели через полторы я получил письмо от моего знакомого купца, что Алексеев очень хорошо меня знает по моим художественным занятиям и привязанности к естественным наукам и что он с удовольствием меня примет у себя на фабрике на Петербургской стороне в конце Большого проспекта в Глухом переулке в его собственном доме [692], где я могу его застать всякой день с 8-и часов утра.

На другой же день по получении письма в 8 часов утра я отправился отыскивать фабрику Алексеева. Это было в хороший ясный день к концу лета. Скоро нашел Глухой переулок — в настоящем смысле этого слова, потому что во все его продолжение по обе его стороны нет ни одного жилого строения — все одни высокие заборы. Пройдя весь переулок, я уперся в поперечный, еще выше забор, соединяющий между собою боковые заборы переулка. В этом заборе посредине находятся ворота, запертые изнутри, над которыми написано: «Дом мещанина Алексеева». В воротах есть небольшая калитка, запертая дверным замком, сбоку которой висит веревка колокольчика, в который я и позвонил, на что тотчас отозвался сильный лай большой собаки, но человеческого движения не было слышно никакого. Но наконец послышались легкие шаги человеческого существа, подходившего к калитке, а вслед за тем отозвался голос мальчика, лет 15 или 16: «Кто там?» — Я отвечал. — «Что вам надобно?» — повторил мальчик, все не отворяя калитки. Я, повторив мою фамилию, сказал, что желаю видеть господина Алексеева. «Ну так подождите, — возразил мальчик, — я ему скажу». И тем же шагом, как пришел, оставил калитку.

Минут через пять послышались опять шаги подходящего к калитке, но уже взрослого человека, защелкал замок и отворилась калитка, и я увидел в ней сопутствуемого огромною черною собакою средних лет человека, по виду лет 37 или 38…, довольно высокого росту, очень хорошо сложенного, стройного, с весьма правильными и довольно красивыми чертами продолговатого, очень умного и весьма кроткого лица, в темно-серых глазах которого отражается глубокая дума. Небольшая светло-русая борода и волосы его как нельзя лучше гармонируют с несколько бледноватым лицом этой фигуры, одетой в простой нагольный полушубок и широкие темного цвета шаровары.

Эта так сильно поразившая меня своею необыкновенною привлекательною физиономиею личность весьма ловко и радушно пригласила меня войти во двор, куды вошед, я не без смущения подошел к этому с первого взгляду так сильно меня заинтересовавшему человеку, чтоб спросить его, могу ли я видеть господина Алексеева (которого я представлял себе седым стариком с сурьезною строгою физиономиею). Каково же было мое удивление, когда этот еще в цвете лет стройный человек с открытым приветливым лицом, к которому я адресовался с моим вопросом, отвечал мне: «Граф, вы его видите перед собою».

Алексеев пригласил меня войти к нему в дом и, замкнув тщательно калитку, повел меня по большому четыреугольному двору, обнесенному очень высоким забором, совершенно сплошным, без всякого другого выхода, окроме того, которым я вошел на этот двор и в котором видно, что производится постоянная деятельность, и именно — по части химии, что доказывают устроенные на дворе отдельные небольшие горны и другие печи, сараи с припасами, относящимися к химическим операциям, чуланы с большими стеклянными банками с различными настойками и другими стеклянными сосудами с различными составами жидкостей, из которых в иных видны разные осадки.

Пройдя двор, хозяин привел меня к своему дому, маленькому, деревянному, находящемуся у противоположного входным воротам забора, в правой стороне которого отдельно находится обширная химическая лаборатория в полном составе, с плавильными печами, горнами, с паровыми и песочными ваннами, снабженная всеми необходимыми при химических производствах аппаратами, как-то: колбами, ретортами, круглыми бутылками с длинными горлышками разных форм и величины и другими сосудами белого огнепостоянного стекла, тигелями и горшками для плавки металлов, так и разными металлическими снарядами, необходимыми в химических работах [693].

Небольшими сенями в правой стороне одноэтажного, очень небольшого деревянного дома вошли мы одностворчатою дверью, находящеюся в левой стороне посредине сеней, в довольно обширную комнату о трех окнах с белыми кисейными занавесками на фасаде. На стене против окон посредине стоит старинное красного дерева [ канапе [694]] с таким же столом, с подушками, обтянутыми волосяною матернею, как и все стулья этой комнаты. По сторонам канапе стоят два довольно большие шкапа с книгами. В одном из них, судя по переплетам с застежками, по большей части священные. В одном углу стоят стенные гирные очень хорошие весьма старинные часы в высоком массивном чехле красного дерева. Над канапе находится большая полка с книгами новейших наших лучших литераторов и поэтов, а у одного окна на столике стоят гусли. В стене направо от канапе — дверь в следующие комнаты. При этой весьма скромной обстановке везде виден порядок и чистота.

Разговор наш, начавшийся еще идучи по двору и продолжавшийся на канапе, как разумеется, сперва о химических занятиях господина Алексеева по его фабрике, а потом и вообще о химии, в которой он выказал очень обширное знание, как и в физике и механике. В этом разговоре он, совсем не зная других языков, кроме русского, показал полное сведение о многих исследованиях и открытиях по этим наукам в Европе, в самое недавнее время появившихся в ученых журналах на иностранных языках, которых в переводах на русский язык, по новизне, не могло еще нигде появиться, что меня чрезвычайно удивило, [ и я его спросил, как он мог, не зная иностранных языков, иметь эти сведения об новейших открытиях, появившихся в свет на иностранных языках. И он мне отвечал: «Кто истинно захочет что узнать, тот будет уметь до этого добиться» ]