Алексей Филатов - Люди «А»

Юрий Николаевич Торшин отдыхал.

Отдыхать он предпочитал дома. И в одиночестве. Друзья, разговоры — это всё замечательно. Но переключатель в голове в таких случаях стоит на позиции «работа». Чтобы переключиться на «жизнь», нужно лечь на диван, расслабить мышцы и смотреть в потолок.

Рядом, на столике, стоял коньяк. Людям, которым есть что вспомнить, коньяк отлично заменяет телевизор. Можно сделать глоток, прикрыть глаза и включить память. И вот на потолке перед глазами начинают проплывать картины — неясные, смазанные. Афганский кишлак на фоне горного хребта, испуганные глаза местного чумазого мальчишки, вечно палящее солнце и постоянный песок на зубах. Николаич машинально коснулся языком зубов. «Воображение — покруче 4D-кино, ещё мгновение — и сухой горный ветер наполнит лёгкие», — подумал он. Стало как-то спокойно, губы расслабились в естественной улыбке.

Внезапно зазвонил мобильник.

— Юрий Николаевич, здравствуйте, — зажурчал женский голос, — это с телевидения беспокоят, с канала… — картинка вмиг испарилась с потолка. Торшин так и не узнал, с какого канала его беспокоят.

— Господин Торшин…

— Полковник Торшин, — перебил Юрий Николаевич.

— У нас к Вам такой вопрос. Вчера в Ницце произошёл теракт, в день взятия Бастилии, грузовик врезался в толпу…

— Я в курсе, — снова перебил Торшин. Разговаривать не хотелось. Хотелось лежать на диване и смотреть в потолок.

— Вы служили в силовом подразделении и знакомы с темой терроризма…

— Я служил в «Альфе», — поправил Торшин. — Служил, — повторил он. Слово отозвалось привычной болью под сердцем. — Я был руководителем третьего отдела.

— Так вот, Вы можете прокомментировать, почему террористическая активность в нашей стране выше, чем в любой из европейских стран?

Полковник помолчал секунды две. Переключатель в голове перещёлкнулся с позиции «жизнь» на позицию «работа». Юрий Николаевич сел на диване.

— Назовите мне последние пять терактов в России, — спокойным тоном сказал он.

На том конце повисло недоумённое молчание.

— Вы не можете назвать пять последних терактов, а утверждаете, что у нас их за последнее время больше, чем в Европе? — с нажимом продолжал Торшин, в голосе начали появляться жёсткие нотки — Кстати, «последнее время» — это сколько лет? Какой-то странный отрезок времени, Вы не находите?

Молчание продолжалось.

— Хорошо, я Вам помогу. В этом году в России было два теракта. 29 декабря — обстрел Дербентской крепости. Опять ИГИЛ. 8 октября — Петербург, личная инициатива. Погибших нет. Теперь Франция. 7 января — расстрел редакции «Шарли Эбдо», двенадцать погибших, ИГИЛ. 9 января — Париж, нападение на супермаркет, четверо погибших. 26 июня — теракт на химическом заводе, один погибший. 13 ноября — сразу несколько атак: взрывы на стадионе, расстрелы в ресторанах, расстрел в концертном зале. Всего сто тридцать погибших. ИГИЛ. Вы говорили, что в России террористическая активность выше, чем в любой из европейских стран? Вы не считаете Францию европейской страной?

В трубке раздалось что-то вроде «э-э-э».

— Вы не подготовились к разговору, — заключил Тор-шин. — Сначала проработайте вопрос. Потом звоните, — он нажал «отбой».

Переключатель в голове вернулся в позицию «жизнь». Рука с телефоном бессильно упала, тело расслабилось, взгляд упёрся в потолок.

На потолке снова включился проектор, поплыли новые картинки. Белое, бескровное лицо Генки Сергеева, рядом на кухне плачет Лена, его жена. Вдруг щелчок, плёнка оборвалась, и стоит таксист-осетин с разорванным пополам ребёнком на руках в беслановской школе. Откуда-то появился промозглый туман, напряжённые лица сотрудников, которые лежат в засаде без движения уже десятый час. Сердце бешено забилось от выброшенного адреналина. Сознание вернуло Николаича на диван загородного дома. На кухне по хозяйству шуршала Валя, жена, что-то бубнил диктор в телевизоре.

«Неужели остались только воспоминания?» — подумал Торшин, сжав до боли кулаки. В груди предательски защемило.

Труп, пролежавший полгода на жаре, выглядит страшно. Пахнет — ещё хуже.

Но бойцы «Альфы» не брезгливы. Это из них выбивается на первых же учебных выездах. Полковник не опасался, что кого-нибудь стошнит. Он опасался мин и боевиков. И мин, и боевиков здесь хватало.

«Альфа» не имела никакого отношения к этой истории. Просто Торшин со своими людьми оказался в этом районе. Оказался по делам войны. Очередной войны — которой уже по счёту.

Юрий Торшин родился в 1958 году в посёлке Белые Берега, что под Брянском. Сын инженера и медсестры, он всю жизнь связал с армией. Служил в РВСН в Махачкале, потом его взяли в КГБ, в «семёрку» — охранял французское посольство. За настоящую службу он это не считал. Стоять навытяжку перед людьми в смокингах было скучно. Так что, когда в 1982 ему предложили попробовать перевестись в Группу «А», он ухватился за этот шанс. И выиграл — командировки в Афган, в Таджикистан, в Нагорный Карабах, в Чечню. В промежутках бывало всякое разное, включая Белый Дом 1993 года. Впереди были Дубровка и Беслан, но тогда он об этом еще не знал.

Торшин был физически крепким. Бойцы шутили, что Юру даже ущипнуть невозможно. Но физически крепких бойцов в «Альфе» хватало. Его любили и ценили за удачливость и понимание ситуации. Он понимал войну. Он всегда знал, как выполнить задание и сохранить жизнь. Себе и другим. Он брался за рискованные дела, но удача его хранила.

Сейчас он взялся за очень рискованное дело. К тому же не вполне своё.

Вертолёт с экипажем был сбит полгода назад. Его искали, но не слишком усердно. Шансов на то, что кто-то остался в живых, не было. Местность заминирована, по ней постоянно перемещались чеченские боевики. Никому не хотелось посылать людей в это осиное гнездо ради того, чтобы вывезти трупы.

При этом все прекрасно понимали, каково приходится родственникам погибших. Формально они числились пропавшими без вести. Их семьям не платили пособия. У них не было возможности сходить на могилу родного человека. От чьих-то отцов, сыновей, мужей не осталось даже доброй памяти.