Вениамин Додин - Воспоминания

Призраки Порт Артура догоняли Стаси Фанни… Только теперь она сама была в роли вконец измученной и разбитой тошнотворной качкой корабля пациенткой старика-Розенберга, которого, оказалось, ничего вообще не способно было сбить с ног. Тем более, вывести из состояния блаженной успокоенности и наслаждения внезапно наступившим отдыхом после 2,5 лет постоянного неимоверного нервного, да и физического (у операционных–то столов!) напряжения. А вот ей временами так становилось плохо! Так плохо… Что она не в силах была даже поблагодарить помощника капитана, когда он с подобающей случаю величайшей торжественностью и, одновременно, с миной потрошителя сердец на снисходительно и глумливо улыбавшейся физиономии прибывал поздравить, к примеру, с …замечательным событием… пересечения «ИМПЕРАТРИЦЕЮ» Линии перемены чисел… И по сему случаю вручить коронные сувениры ЭКСПРЕСС ЛАЙН — лит портрет капитана на фоне «ЭМПРЕСС–ОФ–ДЖЕПЕН» и букет …совершенно — ещё японских, мисс…великолепных флоксов. По видимому, по задумке, молодые леди должны были визжать от счастья только из–за самого факта театрализованного — в сопровождении четырёх матросов с тележкой сувениров — прохода Морского Волка. К тому же, совершаемого по всегда какому либо редкому и необычному обстоятельству. У Стаси Фанни, — полу дремлющей в диванчике, — сил хватало только кивнуть красавцу и поглядеть мученически, по–над пледом, не различая никого, и вообще ничего не видевшую и не соображавшую в штормовые эти дни и ночи прикорнувшую у ног её Наташу. И тоже не вполне осознававшую эпохальное значение свершившегося очередного календарного события…

Понять их можно было…

…Шторм — сквозь тяжкий сон — утих внезапно. Появилась надежда: — в воскресенье, теперь неожиданно отодвинувшееся, перележать, прийти в себя, и загулять с понедельника…

Время–то обещанное рекламой великолепного и запоминающегося путешествия истекало не начавшись, — шторм съел его без остатка! А теперь? …В Восточном полушарии, откуда они шли, своя суббота только что кончилась. Об этом оповестил помощник капитана. В Западном, куда вошли они теперь, — началась другая. Ещё одна. И с нею тоже поздравил помощник капитана… И вот эту вторую субботу, вместо пустого протестантского воскресенья, им тоже придётся отлеживаться по приказу Розенберга из–за не прекращавшейся даже после окончания шторма отвратительной тошноты… А в воскресенье, — которое отодвинулось теперь на сутки и, возможно, будет уже не таким тяжелым для них, — на судне всё замирает. Даже бар. Где пассажирам только в будни можно заставить себя что то проглотить после недели вынужденной голодовки, выбрав что–нибудь не особенно отвратительное. Просто посидеть, а не проваливаться в постели, про коротать вечерок с милыми девочками и с уютнейшими стариками Розенбергами, с соседями — пожилой парой баптистов из американского штата Висконсин, возвращающейся домой после сорока лет христианского миссионерства в Китае. Небезуспешного, как считают сами…

А стариков–баптистов интересно слушать: они ведь жизнь прожили среди огромного и совершенно неизвестного миру, — и ей, Стаси Фанни, — великого народа. К жизни которого, — пусть в несчастную и суровую пору войны, — и её собственная судьба оказалась сопричастной трагически…

Рассказы стариков из Висконсина, бесконечные и бесконечно же интересные, не могли не волновать воображения Стаси Фанни, постоянно пребывавшего теперь, после всего пережитого ею, в необъятном и манящем в свои тайны и раскрытия духовном мире Общины предков…

Самоотверженно и лихо оставили висконсинские старики — тогда ещё совсем молодые врачи — созданную разумом их, волей и руками новую и свободную родину… А ведь сами они или отцы их или деды из раздираемой братоубийственными религиозными войнами окровавленной Европы свершили неимоверно тяжкий путь через бушующий океан и высадились, выжив чудом, на желанный берег Америки — Земли Воли и Веры. И прошли через враждебную бесконечность непроходимых лесов её, через сжигаемые солнцем, истираемые земляными бурями, взрываемыми не знакомыми тогда ещё страшными Торнадо, и заметаемые снежными штормами просторы Великих Равнин. Прошли, что б под стрелами и томагавками защищающих свою жизнь и землю индейцев и под пулями в спину пришлых разбойников, жизнь эту истребить норовивших, построить и освятить свои поселения. Распахать прерии и создать Общество, где никто и никогда не посмеет надругаться над верой их и совестью, никто и никогда не решится посягнуть на священную тишину мирного дома и тепло очага. Никто никогда не возмутит духа человеческого и не порушит безнаказанно плодов их труда. Где никто никогда не посмеет помешать им трудится — бесконечно и самоотверженно — во имя свободы. Ведь что бы пожинать плоды этой свободы нужно взять на себя труд её возделывать…

И вот эти сидящие перед нею старики с молодыми глазами оставили некогда — жизнь назад — с таким неимоверным трудом построенный и возделанный ими Мир Обетованный, Землю Воли и Веры, Общество своё. Без которого они — ничто, былинки, гонимые ураганом обстоятельств; оставили свои привычки — суть их Я. Оставили симпатии свои — воздух, которым дышали… И, казалось бы, всё потеряв, ушли в Неизвестность. Где надеялись оказаться нужными кому–то, необходимыми, быть может, чтобы хоть чем нибудь помочь людям, хоть что нибудь сделать для людей страждущих и отчаявшихся. Их манил ветер сопричастности людскому горю. Тот самый ветер, что привёл их когда то на медицинский факультет Иеля. Тот самый, что заставляет честного и пытливого человека стать врачём и священником.

С детства усвоили они древнюю истину: кто никуда не плывёт — для тех не бывает попутного ветра. Их попутный ветер был с ними…

Мир им открылся — без края и конца. Вселенная!

…Теперь, вечность спустя, вместе со Стаси Фанни, слушают они сменяющие друг друга знаменитые камерные оркестры, билеты на которые на материке — ни в Канаде ни в США — не поймать ни заказать… Слушают, или учатся слушать, или привыкают слушать входящую, — говорят, — в моду, да ещё и по окончании многодневного шторма, называемую откуда ни возьмись появившимися знатоками музыку синкопизированную… — Тот же рояль и… не рояль, то же банджо–не банджо, и новые(?), возможно даже окарикатуренные звуки–излияния тромбонов. Валторн. Входящих в моду и арсенал оркестров саксофонов Даже габоев(!) с торчащими из них огромными модераторами. Барабанов с барабанчиками. Замысловатыми щётками–трещётками (остряки говорят… не кружки ли… Эсмарха из ближайшей аптеки?)… Музыку слушают, или некие иные созвучия, исполняемые калейдоскопически сменяемыми на эстрадах экзотическими джаз бандами афро–американских исполнителей из французских кварталов Нового Орлеана… Музыку странную, странные её мелодии, насыщенные острыми — то чуть слышными под сурдинку, то жалящими невыносимо и раздражающими непривычными и неожиданными звучностями…Но обязательно не обыкновенно волнующими и даже поражающими… Напоминающую ЗВУКИ…ГОЛОСА ВОЙНЫ… Голоса Смерти!