Вениамин Додин - Поминальник усопших

Я уже писал где–то, что для «доктора Фанни», — четвёртый год (и вот уже пятой её войны) в практически нечеловеческом, в полуобморочном напряжении всё склонявшейся и склонявшейся над оперируемыми ею сонмами страдающих и измученных людей, — для неё и для её супруга «школа» Киевской внутренне тюрьмы стала откровением, открыв звериную суть большевизма. А ведь её предстояло не философствовать — её действовать предстояло! Работать! Спасать людей. В одних только её лазаретах и госпиталях обреталось и ожидало её помощи более ста девяноста тысяч раненых и больных! На порядок больше взывало о милосердии и спасении пораженноё войною и в десятеро разбухшее эвакуируемыми с запада население Кременца, множество местечек и городков вокруг, сотни окрестных селений и колоний, насельники десятков монастырей… Невероятно, но кроме неё — с её в молитвах даже поминаемым именем — спасать сонмы этих несчастных было некому. Потому–то вопреки нормальной логике она и Залман остались на Волыни (трёхлетний сын отправлен был к деду и бабушке в Белоруссию), не ушли с Кутеповым. Теперь уже зная точно, какое будущее ожидает их с воцарением красных.

И вот, в марте 1918 года, по освобождении из тюрьмы, они возвратились к себе под Кременец. Здесь впервые «Доктор Фанни» пережила совершенно не свойственное ей состояние абсолютной беспомощности. Как человек военный, — в конце концов, медицинский генерал–лейтенант, — она так надеялась на то, что выдержит сама. Что непременно выстоят товарищи её — врачи, в первую очередь. И все вместе они присоединятся к усилиям остатков здоровых сил русского общества что бы остановить провоцируемый троцкими окончательный развал русской армии. Во всяком случае, попытаются сохранить её медико–санитарное ядро. А это дорогого стоит: в наступившей народной трагедии военно–врачебный корпус — единственный действенный механизм спасения самой армии и населения. Народа. Ведь именно — и только — спаянные воинской дисциплиной медики (Они — крайние, спихивать судьбы вышедших из строя беспомощных воинов дальше не кому!): — только они в состоянии организовать и обеспечить выживание хотя бы малой части бросаемых распадающимися фронтами десятков стационаров с сотнями опекаемых ими тифозных бараков. И бесчисленных, — как грибы после дождей множащихся, — тифозных и даже холерных палаточных городков для больного и уже обречённого населения с женщинами, стариками и детьми…

Так надо же такому быть: именно спасители — врачи, фельдшера, санитары и даже сёстры милосердия, — одетые ещё (за не имение другой) в «царскую» форму, — превратились отныне в чуть ни в ритуальную жертву охотников то до крови «москальской» (санитарами и фельдшерами были колонисты–меннониты и частью евреи; врачами, — как правило, — русские и немецкие интеллигенты–разночинцы, и они же дворяне — дворян было более трети), то до «жiдiвской», то до нiмiцкой крови (евреев во врачебном офицерском корпусе было не много; евреями была значительная часть состава вольнонаёмного из мобилизованных земцев). Или до ненавистной дворянской (женской получалось) — дворянок среди сестринского состава, — главных и самоотверженнейших тружениц войны, — в большинстве, из студенток и гимназисток, в патриотическом порыве бросившихся сломя голову в войну с первого её дня, — было более трёх четвертей, а то и ещё больше!… К счастью, кровь этих последних интересовала активистов в несколько ином, и вовсе не в каннибальском, плане…Несравнимых с окружавшими военных сонмами «простых баб», высматривали их зорко, — в законные жены, — молодые крепкие, отчаянные батьки, никогда не забывавшие о своём изначально хлеборобском предназначении. За четыре года непрепывных боёв по крайней мере навоевавшись всласть, по горло упившись кровью, а за одно наполнив добытыми «дукатами» надёжно закопанные казаны, набив «экспроприированным» барахлом семейные коморы, а гаманы с черепками звонкою монетою, отваливались они из разгромленных банд во снах привидевшуюся им буколическую жизнь. Отмывались. Наряжались. Взбодрялись, для храбрости, огненным первачём. И подносили — всё заранее знающей — избраннице из больничных — букеты волошек…

…Игралась весёлая свадьба…А какой ей было ещё быть, когда кругом, источая гнетущее зловоние, разбросаны не зарытые братские могили не доживших… ни до какой ?…

…Позднее чуть, комиссары и новоиспеченные красные командиры делали то же самое…доброе дело. Потому, — в отличие от неисчислимых сгнивших в степях и балках России и Украины, или раскиданных по белу свету своих мужчин, — слабая безусловно, женская половина российского дворянства в страшное время перемоглась. Выжила. Ожила. Оставила здоровое потомство, худо–бедно пережив с ним — не без страшных новых потерь — сталинщину. Продолжив, — пусть по своей, женской линии, — животворное течение русской истории. С Божьей помощью безошибочно подсказывал что надо, — как всегда, — здоровый инстинкт. Как и с кем — историческая память. Потому со своими главными династическими задачами русские дворянки умело справлялись не только в смутные времена. Как могли, и как у какой, и с кем получалось: у одних с истопниками, гвардейцами и певчими. У других — эти были по проще — с конюхами и дворниками. И никто породы не испортил…

…Что до свадебных игрищь в Кременецкой епархии, они были не только самыми светлыми и праздничными событиями в безрадостной и беспросветной госпитальной жизни «Доктора Фанни». Но ещё и шли впрок. Славные девочки Её, — работящие, по доброму воспитанные с детства, хорошо образованные, тяжким трудом наработавшие самую гуманную и востребованную обществом профессию и потому сильные, но… безвозвратно растерявшие родительские семьи, и от того трагически одинокие, они все были глубоко несчастными, потерянными людьми. И вот, — в расколовшемся на красных и белых враждебном и холодном мире, не нужные никому, — они, вдруг, обретают семьи. Как правило многочисленные и дружные. И это — без интервала на осмысление — тотчас после тысяч умытых слезами страшных ночей. После опустошенных убийственным одиночеством — с людьми вокруг — тысяч дней снедающей душу смертной тоски…Вдруг, рядом возникают мужья–мужчины. Мужики. Способные (умеющие) в кровавом месиве безвременья не только прокормить жену и (Бог даст) детей. Но, — что важнее важного в наставшем «веке–людоеде», — надёжно их защитить…Правда, не от людоеда–государства.

…Не сразу, не вдруг поняли будущие родители мои (старший брат родился в 1915–м) каких и скольких друзей обрели они на полюбившейся им и ставшей родной земле многострадальной Украины, которые почитали их мамой и отцом родными? Армию! И вся она была и до кончины «Доктора Фанни» и супруга её оставалась их детьми…