Вениамин Додин - Поминальник усопших

Вечером того же дня вконец расстроенный Владимир Васильевич, — чувствующий себя, мало сказать, не самым лучшим образом, — и обескураженный «никчёмностью» своей (природою «не наделённый отвагою души») Николай Николаевич посетили, по окончании позднего врачебного приёма, поликлинику Басманной больницы в старом трехэтажном доме, 23, а/1, что на углу Новобасманной и 1–го Басманного переулка (в Москве). И там, в смотровом кабинете предоперационной, встретились с «Доктором Фани»…

Утром дня следующего, — в гостиной особнячка бабушки её Розалии Гааз (Чамберс) по Доброслободскому переулку 6, у Разгуляя, — «Доктор Фанни» приняла приятеля своего — мужа подруги её Лины Голицыной — Георгия Михайловича Осоргина. Сына организатора Всероссийского Комитета Помощи Голодающим Осоргина Михаила Андреевича (двумя годами прежде, в числе «Прочих Двухсот», изгнанного Лениным из России). Не лишнее вспомнить, что Михаил Андреевич был Председателем, — пусть не свободного уже, — но всё же Всероссийского Союза журналистов, и редактором единственного не подцензурного печатного издания в огромной стране — комитетской газеты «Помощь».

…Молодой Осоргин ни к каким общественно значимым «течениям» русской жизни не относился. Дистанцировался от них (Потому, видимо, избирательный Перст Тишайшего и остановился именно на нём!). И теперь взял он на себя исполнение чреватейшего тяжкими последствиями, — для него самого и для близких его, — тайного Поручения опального, методически уничижаемого преступной властью, Патриарха: «Не мешкая, тайно встретиться с сестрой Анастасиею, врачом Марфо—Мариинской обители».

Владыка тем более тоже хорошо осознавал опасность, которой подвергался отныне Его порученец. И, — конечно же, — оценивал величину риска на который шла — не впервые — глубоко уважаемая Им и многие годы опекаемая вниманием Его отважная женщина. При чём, риска теперь не только, — и не столько, — для неё самой!… Однако, после беспредметной беседы Владимира Васильевича с Николаем Николаевичем не было у Него, ОТВЕЧАЮЩЕГО, иного решения.

Конечно и естественно, меж владевшими тогда тайной готовящегося преступления и потенциально способными встать на защиту России были не одни только наши знакомцы и мордуемый властью престарелый больной русский Патриарх. Всё трое, вспомним, поднадзорные, или первоочередные кандидаты в расстрельный подвал! И уж, тем более, не женщина (и не молодая) в предродовом положении! — «цены не имевший полевой Хирург Божьей Милостью!». Чей даже краткий «межоперационный простой» оборачивался верной гибелью её потенциальных пациентов! Да, да, были не одни они. Были, быть может, — и безусловно, — ещё люди, не менее достойные быть отмеченными Высочайшим Вниманием. Могущими и право имеющими, — исполнением Воли Владыки, — защищать своё отечество и свой народ. Мало того, те из них, кто искренне полагали себя великими российскими патриотами. Даже самыми что ни на есть расправоверными и расправославными!… Были. Были. Но где же они все были?!… Где?…

Вот, пятью годами прежде нависла смертная угроза над Венценосным…Пусть не самым любимым. Пусть даже не самым достойным. Пусть силою неумолимых обстоятельств согрешившим малодушным отречением в годину беспримерной народной трагедии… Нависла угроза убийства и Самого, и Семьи Его!… И ни один из миллионов подданных Его… «Своих по Вере», не поднялся на защиту… Не поднялась даже Армия дворян Его, офицеров войска Его, — присягавших клятвенно на верность Ему и престолу Его. Тех самых дворян и офицеров, что не одно столетие щедро — щедрей некуда — окормлялись из рук Его… (О том только ленивыми не писано ещё и не говорено!).

Пальцем о палец не ударила сила эта огромная, — от 4–х летней войны не остывшая ещё, — чтобы хотя бы попытку сделать спасти от гибели не Россию саму, не Его Самого — Семью Его! Детей Его безвинных хотя бы спасти!… Прочтите замечательное, — равного которому по теме не существует, — исследование историка и публициста Михаила Хейфеца «ЦАРЕУБИЙСТВО в 1918 году (Москва. Иерусалим.1991г). То же было и теперь, осенью 1923 года. В огромной стране никто из знавших о подготовке страшного преступления, — никто кроме ежечасно ожидающего насильственной смерти Монаха и горстки истинных почитателей и друзей Его, — никто не нашли в себе ни сил ни мужества, чтобы хотя бы лишь помощью ПОПЫТКЕ разоблачения готовившегося в Германии злодейства упредить торжество вселенского зла. И тем способствовать пресечению планетарной катастрофы…

Меж Осоргиным и «сестрой Анастасиею» состоялся тогда же примечательный разговор (помянутый в «Экспедиционных» записях мамы 40–х гг.). Военный хирург — всё и всегда привыкшая брать на себя — она спросила–предупредила собеседника:

— «Георгий Михайлович, голубчик! Осознаёте ли Вы риск, на который идёте, именно со мною связавшись?… Я ведь не с диппаспортом наркоминдела отбыть собираюсь. Не через официальный пограничный контроль зафрахтованным спальным вагоном… (Это, повторяю, спросила его не молодая, на седьмом месяце беременности, Женщина!). Вы не можете не понимать, что с минуты, когда я окажусь, — и замечена буду, — вне России (или если возьмут меня на границе), — на кону головы большевистской верхушки!…И схватив вас, они будут… чёрт знает что с Вами будут они делать?…Быть может даже…пытать, Георгий Михайлович! Они будут делать с Вами всё, чтобы вытянуть всю «цепочку»! И Вы можете не выдержать… Не обольщайтесь! Не обольщайтесь!… Тогда погибнет и Ваша семья… Другие…

— Я русский офицер, Ваше превосходительство!… Но…сами Вы?… Вы — как?!…

— Я?… Мне секунды нужны, чтобы кончить с любой пыткой… Вообще… с допросом.

— О, Господи!… Но Вы ж дитя носите!…

— Ношу. И доношу, Бог даст…Но то…наша с ним семейная проблема…».

Разговор двух на смерть идущих россиян начала 20–х гг…

Днём доктор закончила дела на кафедре. В клинике. И дома. Расписала назначения и отдала не терпящие отлагательств распоряжения. Договорилась обо всём с близкими и попрощалась с ними. Поздним вечером вновь встретилась с теперь уже готовым передать ей всю свежую информацию Осоргиным. А ранним утром, — в «занятой» и придерживаемой для неё друзьями отгородке проводника битком забитого народом вагона Псковского «пятьсот весёлого» поезда, — двинулась в путь.

… «Забавно»… Николай Николаевич, при беседе доктора с Осоргиным конечно же не присутствовавший, но о ней впоследствии осведомленный, удивлялся потом: — «Как же ж так?! Георгий Михайлович–то сиднем сидел с собеседницею столько часов! Комплименты отважной женщине расточал, несомненно….И не скажешь про него, что лишен он рыцарства или, тем более, воображения…Дворянин же!… А вот решился хрупкую и уже не вовсе молодую женщину, — да ещё и Божьей милостью Великого Доктора, — отпустить в невероятный по сложности и, — кто знал, — возможно гибельный вояж! И настолько увлекся, — «великой ли исторической миссиею» своею, или первым успехом её — нежданным обретением ТАКОГО посла?!, — что позорнейше заметить не изволил: миниатюрной–то собеседнице его… Ей, — это невинной девице видно, — через каких–то три–четыре месяца стать матерью предстояло… Рожать, попросту… Где ж сам он был?».