Вениамин Додин - Повесть о разделённой любви

«...Ставка Верховного Главкома считает, что последняя операция... Карельского фронта закончилась неудачно... из-за негодной организации руководства и управления войсками... отмечает засоренность фронтового аппарата бездеятельными и неспособными людьми...» Вот так! Разделаться с Маннергеймом за «каких-то»... четверть века не получилось. Потому интересна телеграммная переписка Жданова со Сталиным в самом начале 1945 года, после того, как Маннергейм в третий раз набил физиономию… большевизму, в третий раз отстоял свободу и независимость своей страны.

«...Сегодня, 18 января, был у Маннергейма. Встреча происходила один на один и продолжалась около двух часов. Маннергейм согласился, что после многих лет вражды между СССР и Финляндией, видимо, наступило время произвести ревизию отношений между нашими странами... Он выразил согласие сотрудничества в береговой обороне. На суше предпочитает защищать свою страну сам... Андрей Жданов». Сталин ответил: «...вначале попробуйте восстановить дипломатические отношения (Это без мирного договора с принуждением к капитуляции! С воюющей против него страной! — В. Д.). И не раздражайте Маннергейма (И это союзника Гитлера! Да в 1944-м победительном году! — В. Д.) радикальными предложениями. Выясните только его позицию. И. Сталин». Вот оно как: стойкость и ещё раз стойкость! (Как, классическое, воландово: «свежесть и ещё раз свежесть!»). С одновременно, и в который раз, по-доброму набитой физиономией (Автор не устаёт повторять и повторять это ключевое и определяющее обстоятельство. Ибо только оно воспринимается и уважается кремлем, как любой восточной сатрапией). И Сталин заговорил, — наконец, с маршалом Финляндии, с дедом моим, — почти человеческими словами.

Чтобы понятнее было, что есть стойкость в затрагиваемом контексте – немного истории. Свежей, естественно. И вопрос – самому себе, хотя бы: почему в аналогичных обстоятельствах никто больше из жертв сталинской агрессии выстоять не попытался? Не сопротивлялся никто почему?

«Не раз говорилось о крамольности, — о неприличии даже таких вопросов, — для произнесения в «чистом» обществе. Где над скорбной участью пражской весны, например, и её глашатаев, положено светло скорбеть. Однако, жалеть их не хочется. Не течёт слеза. – Пишет мой знакомец. — И рука не поднимается посыпать голову пеплом. Хотя конечно жаль и дивного города, привычно оскверняемого советскими танками, и людей, привычно потрясавших на то кулаками на фотографиях в старых газетах. Они прекрасны. Их гнев и обида безусловны». Но вовсе не плотоядному автору их ничуть не жаль: каждый поодиночке и все скопом, не стоят они доли светлой памяти друга детства мамы моей, адмирала Александра Васильевича Колчака. Которого достопочтенные отцы или деды их – предав — продали в 1920 году за русское золото на муки и смерть иркутским опричникам. Умучившие и убившие они — звери — давно сгнили в безымянных канавах. Предавшие Его и породивший их симпатичнейший братский славянский народ, они поимели за предательство своё: без хоть какой либо приятности расслабления, насилуемые — и эдак и так — без малого полвека братом своим советским… «Закон возмездия – он, вить, всегда закон, — говаривал близкий мне специалист и по законам и по возмездиям… — Хотя, все они – Швейки. Были ими, и ими останутся. И не проймёшь их ничем». Однако, Чехословакия была отнюдь не первая страна «социалистического содружества», кому Москва русская по-новой отомстила. За дюжину лет до неё была Венгрия. Но венгры дрались хотя бы за свою независимость по-настоящему. Как умели. Вот, например, как в Крыму с ранеными «беляками» в оставленных госпиталях после ухода Врангеля. Где красные дивизии венгерских большевиков-карателей, — во главе с людоедом-интернационалистом Белой Куном, — прославили себя немыслимо зверской расправой над пленными россиянами и семьями их. Тогда и там они «выиграли». А в 1956 году, в борьбе с московскими карателями, проиграли, конечно. Ибо против лома нет приёма. Но, проиграв, заслужили уважение. А наследники Жижки (национального героя Чехии, прославившего когда-то и себя и её народ в бесчисленных победоносных освободительных сражениях и войнах) сдались сразу. Тихо ворча, задрали ручонки. И сдались Сталину. Так же как тридцатью годами раньше, без единого выстрела капитулировали перед Гитлером, имея сильнейшую в Европе армию.

Да, мюнхенский сговор был мерзок. Но там ведь не было статьи о капитуляции. Вермахт образца 1938 года ещё не нюхал пороха, и на счету имел лишь аншлюс Австрии. Так что, вступи Чехословацкая армия в бой, — даже при маловероятном ударе с тыла венгров и румын, — силы рейха, были бы надломлены, и всё могло пойти иначе. А так Чехия всю войну была Германской «кузницей», почти как Урал для СССР, до весны 1945. И если словаки, числившиеся союзниками Германии, организовали крупнейшее антигитлеровское восстание, — причём восстал не только народ, но в первую очередь армия, — то чехи (как и храбрые французы, добавлю!) работали на фюрера честно и прилежно, за немалую зарплату. Точно так же, как позже, — перебурчав по поводу советского «вторжения», — сохраняли уникальную даже для соцлагеря лояльность к «марионеточному режиму». Аж до тех пор, пока «бархатную революцию» не начали в полном смысле слова навязывать им эмиссары… Москвы.

Беда в том, что некоторые страны и народы просто не умеют сопротивляться. Даже если могут и хотят. Не столь уж важно почему. Гораздо важнее, что сильный и отважный, проиграв даже, сохранит не только уважение всех, вплоть до победителей. (Всё тот же пример: Финляндия – СССР). Но и шанс со временем попробовать переиграть судьбу. А труса, — сколь бы рациональны были приводимые им доводы, — уважать не за что. Даже после освобождения ему, вернувшему на флагштоки национальные стяги и повесившему подаренных союзниками пленных палачей, приходится клянчить. Если, конечно, не повезёт, как Франции, — провоевав всю войну на одной стороне, — ближе к финалу перепрыгнуть в ряды победителей. И вот тут-то для вящей полноты картины самое время вновь остановиться и вглядеться в не столь уже и совсем неблизкое прошлое.

Когда в сентябре 1939 года СССР и Германия договорились «о дружбе и границах», Сталину, как известно, достались, в частности, Финляндия и Балтия. Он сказал: «а». И уже к 10 октября с Литвой, Латвией и Эстонией были подписаны «Пакты о взаимопомощи», а на их территорию вошли «ограниченные контингенты», по 20-25 тысяч красноармейцев на каждого, из новых «союзников». Только финны категорически отказались подписывать договор, хотя и сознавали, что отказ означает войну. А потом пошли в бой с ножами (отпущенные, на солдат 8 патронов кончились слишком быстро). Создавая собственный танковый парк за счёт советских машин, попавших в «волчьи ямы». И, как известно, выстояли. Заставив Сталина, уже создавшего «правительство Финской ССР», удовлетвориться минимальными уступками.