Вадим Цыганов - Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты

Звенящая слава,
Как кипящая лава,
Сжигает любого Слабого.
А слова о славе вечной —
Разговор пустой и беспечный,
Изъеденный ржой,
Гордыней злой
Да глупостью вечной —
Спор бесконечный, друг мой.
Ну, а сама слава
Живет очень мало,
Питается тем, что у Бога украла,
Жует, что с неба упало,
Да немного у беса крадет.
А бес,
Имея свой интерес,
Относится к ней нестрого,
Еще и подачки дает —
На эти деньги она и живет.
Прожигает свои деньки,
Жирует, кайфует, колется, пьет,
Планов благих не строит
И не влезает в долги.
Пока бес во все щели прет,
Пока душа не ноет,
Она прикурить дает.
На славе делали бизнес всегда.
Шли с Богом в разрез,
Идолов из мертвецов штамповали,
И на CD и кассетах гнали суррогат
Музыкально-банальный для всех,
Для всей биомассы.
Приучали нас, пидорасы,
К двусмысленной ПОП-культуре,
Дух выбивали Божественный из всего —
Кому по пуле в живот,
А кому — конфетку совали в рот.
Иной особе — кокарду на лоб.
И таких не мало особ,
Которые сами кой-че подставляли
Ради славы, дабы их узнавали,
Шушукаясь, даже сзади.
Да еще бы и денег давали
Тети и дяди, чтобы на них спереди посмотреть,
А они бы за это могли бы попеть
Да задницей повертеть.
Охренеть!
Да и таких художников, Дали и Шагалов,
Полно, как шакалов.
Малевичей, чей стиль пустой, бесовской,
Черного квадрата черней.
От этих чертей-искусителей,
Носителей темных идей,
В глазах темно.
Одно полотно их такое
За много миль не дает покоя
Первым коллекционерам.
Щекочет нервы им,
Покупают они и сбывают дым,
Пустоту, что доступна лишь им одним
Точнее — избранным, объединенным баблом
Да злом неземным.
Нужна ли слава такая земная
Типа славы Дали, не знаю.
«Время течет».
«На мели корабли»
Сгорают. Библии главы прочитаны все.
Грехи учтены и подсчитаны,
И на земле счет на секунды идет.
Ангел, зевая, взмахнул крылами —
За облаками Отец наш любезный ждет,
С нами о славе иной, не земной, а небесной
Он разговор поведет.
И пот до костей кой-кого пробьет,
А кто-то и рот сам себе зашьет.
И славы привкус забудет.
А вспомнит — себя проклянет.
И прощенье просить будет.

Я украшаю яхту.
А мечту свою — ту,
С которой ночами сплю,
Называю с любовью Викой.

А яхта моя, дорогая старушка,
Отдушина сердца, а не игрушка —
Немало спасала друзей
И хороших людей.

И волна ее накрывала
Холодных и южных морей,
Не раз бросало на рифы,
Кидало на мели.

Легенды да мифы
Время о ней слагало,
Но она доходила до цели
И всегда выручала.

И посему отношусь я к ней
Как к старшей подружке своей.
С богатой красивой историей.
И потому ее я зову
Любезнейшей «St. Викторией».

Нынче Бога
Осталось немного
На Земле.
И темнеет свет.
Две тысячи лет
По горячей золе
Змеится дорога сквозь горы костей,
И опасности прячет прах пустынь.
И степей суховей
Шипит в уши путнику:
«Брат, остынь,
Да из лужи попей,
Да скорей возвращайся:
Уже кружит весь день
Грифа тень над тенью твоей.
Возвращайся,
Или с жизнью прощайся».

А путник —
За Бога заступник,
Лишь пояс затянет туже,
Тишь не нарушит, Молебен отслужит,
И вдруг воспаленным ртом
Хрипло скажет: «Услышь!»
И, как гром, Грянет слово
В ворота небесные молотом.

И потом
Как аукнет там хор ангелов
Эхом в небе расколотом
Да затянет со смехом
Без слов псалмы неизвестные,
И поднимется пыль веков
Из тьмы, жахнет молния,
Освещая немые холмы
И все веси окрестные.
И ответит сверху Господь:
«Успокой свою плоть,
Я с тобой, мой единственный сын дорогой!»

Нанизывая слов жемчуга на иголку мысли,
Строка гуляет слегка,
Поскольку дрожит. И толку, похоже, мало —
То ли рука устала,
Или лень среди дня напала,
Да гордыня меня обуяла
Настолько, что уже не пойму:
Не играет строка, да и только.
Почему?

Тень по словам скользит,
Рифма не так блестит,
Все раздражает.
День угасает,
И я ухожу ко дну,
В звуках пустых тону
(Как в юности на Дону
в семьдесят пятом году).
Скажу вам, с ума я схожу:
Как жид над златом корпит,
Так я над строкою дрожу,

Считая и подбивая слова,
Да сбоку боком ложу.
Но, чувствуя лажу,
Поглажу
Я скользкое слово,
Как рыбу, возьму
За губу,
С лески сниму и легко
Отпускаю обратно его
Во тьму.
И снова сижу и ужу,

А поймаю — уже не ложу,
А с любовью кладу
К изголовью золоченое слово.
Понимаю в душе, что другого такого
Уже не найду,
Прощаюсь,
Строку закрываю,
Каюсь,
Рыдаю,
С улыбкой кидаю на крышку цветы
И комочки души,
Вздыхаю я глубоко,
И ставлю в конце легко
PS…
Закончен процесс.
Спи, милое слово, в тиши,
До времени не дыши.
А я поигрался с тобой и хватит —
Бай-бай я пойду.
Но тебя я легко найду,
Потому что кладу,
И помню.
А помню — значит, люблю.

Смерть накрывает легко,
Словно белая пена сирени
Не успеть сказать ничего,
Опускаясь на дно на колени
И слушая ангелов пенье
Или трели морских цикад.
Но одно дело — пить майским днем
Вино под сиренью,
А другое — ловить глотками закат светотенью
И смотреть на него сквозь волну
И потом, прижимаясь спиной ко дну,
Улыбаясь, шепнуть «прости,
Прощай совсем, навсегда»,
Порываясь уйти, да вода —
Не сирень весной.
Просто цвет да пена сбивают,
Да закат светотень преломляет
На светящиеся колена
Над моей головой седой,
Как тогда под луной
Той весной.
Так сейчас под водой,
Под соленой волной
Я прощался с тобой.

Народ наш испорченный,
С червоточиной,
Заточенный на обман,
Озабоченный плотью.
И этому отродью дан один дар:
От Бога — душа, от беса — стакан.
Он выпускает пар,
Все руша и все круша,
А протрезвев немного,
Кается не спеша.
Я здесь всем сердцем с ним.
Мы вспоминаем про Третий Рим,
Вздыхаем и иноверцев крестим,
Костерим,
Лыхаем,
С усмешкой уже говорим,
Но сами почти не пьем.
Делами ночью и днем мы заняты,
Мы к Богу идем.
Пока только слезы да пот
Мы льем,
Вытаскиваем занозы,
Штопаем раны,
Хороним, страну.
Не строим —
Живем одним днем.
Присматриваемся,
А потом возьмем все свое,
Вернем железом или огнем.
Такой уж у нас народец,
Как трезвый — так богоносец.

День пропитан летом насквозь
Да такой тишиной при этом,
Что звук любой ты легонько подбрось —
Полетит за гудящим эхом
Да догонит его, небось,
И вернется к тебе со смехом.
Чтоб немного полегче жилось,
Привыкай мал-по-малу к утехам
И таким.