Израиль Меттер - Будни

— Я никому ничего не должна. Не мешай мне, пожалуйста, я и так опаздываю.

— Бабушка была такая красивая! И Егор Иваныч выглядел прекрасно. Душа радовалась, глядя на них!

— И давно?

— Что давно?

— Давно она у тебя радуется?

Ирина Владимировна ответила, сдерживая обиду:

— Но ты ведь сама слышала, какой тост я произнесла?

— Слышала. Юбилейные тосты — всегда вранье! Лицемерие!

— Боже, до чего ты груба!

— «Какая есть — желаю вам другую…» Это цитата, мама: стихи Ахматовой.

Галя уже уложила книги в портфель и, выйдя в гостиную, взяла приготовленный ей завтрак. Запихнула и его в портфель.

Ирина Владимировна снова возникла рядом.

— Значит, по-твоему, твоя мать — лицемерка?

— Не задуривай мне башку перед занятиями…

— Я восторгаюсь дедушкой и бабушкой, я от всей своей усталой души поздравляю их с дивно прожитой, дружной жизнью, и, наконец, тебе отлично известно, как я стараюсь заботиться о них!..

— Стараешься, стараешься, очень сейчас стараешься. — Галя надела плащ. — А когда я была еще девчонкой и бабка звонила нам по телефону, ты велела отвечать, что тебя нет дома… Приветик, мамахен, я побежала…

— Это ложь! — кричит ей вслед Ирина Владимировна. — Тебе доставляет наслаждение унижать, оскорблять меня…

Плача, входит в гостиную, набирает номер телефона.

— Анатолия Егоровича… Толя, я больше не могу, Галя стала невыносима…

Голос Анатолия в трубке:

— У меня совещание.

Треск, трубка повешена. Ирина Владимировна рыдает.

После ссоры с матерью Галя испытывала и некоторое раскаяние и, как ни странно, жестокое удовлетворение от того, что удалось сказать ей в глаза правду. Конечно, совестно доводить ее до слез, но какого черта я должна терпеть эти вечные нотации, да еще фальшивые, и вообще, пусть не вмешивается в мои отношения с дедом и бабкой, пусть вообще не суется в мои дела… Вот так или примерно так думала Галя в переполненном троллейбусе по дороге в университет.

А у ворот университета, вглядываясь в нескончаемую быструю толпу студентов, топтался сейчас парень лет шестнадцати, пригожий, не по годам рослый, но еще нескладный; нескладность его объяснялась, возможно, и тем, что ему очень хотелось выглядеть в этой толпе независимым, вроде он ничем не отличается от всех этих торопливых парней-студентов. Однако желанной независимости мешало, что Валера торчит здесь, как штырь, а голова его вертится то вправо, то влево, явно выискивая, высматривая кого-то.

— Валерка, здорово! — сзади хлопнул его по плечу студент.

— Здравствуй, — обернулся Валера.

— Ты чего пропал? Подевался куда-то, не заходишь к нам в общагу…

— Я заходил.

— Когда? — Студент торопится, не слишком вслушиваясь в ответы.

— Раза три заходил…

— Ну и молодец. Ну и правильно… А как, вообще-то, жизнь молодая?

— Нормально.

— Молоток, Валерка! — Студент снова хлопнул его по плечу. — Извини, побежал, лаборатория у меня…

И исчез. Еще один студент узнал, увидел на бегу Валерку:

— Салют, старик! Рад видеть… Вспоминали тебя на днях…

— Кто?

— Да всем стройотрядом. На будущий год поедешь с нами?

— Дожить надо.

Студент засмеялся.

— Здоровущий мужик — коло́м не убьешь!.. Главное, не тушуйся, заходи. Слушай, а тебе деньжат не надо? Я вчера стипендию получил, могу пятерку ссудить…

— А я сам могу тебе десятку отстегнуть, — и Валера полез в свой карман.

— Ну и дурень, обиделся, — студент сунул руку на прощанье. — А ты кого ждешь? — Это он уже крикнул издали. — Галку? — И подмигнул.

Все более хмурея, Валера неприкаянно топтался у ворот. Пожалуй, ему уже не пристало больше торчать здесь, но внезапно лицо его осветилось робкой радостью.

— Галя!

Он увидел ее в гурьбе спешащих к воротам студентов. И она подбежала к нему, улыбающаяся, веселая. Рядом поспевала за ней подруга, толстуха Таня, и еще кто-то из сокурсников, но Галя помахала им рукой:

— Идите, ребята, я вас догоню…

Отойдя чуть в сторону и не выпуская его руки:

— Ох я и виновата перед тобой, Валера! Но ты и сам хорош гусь, мог бы хоть позвонить.

— Я звонил.

— Ну, не застал, мог бы еще раз.

— Да я и еще раз…

— Валерочка, милый, замоталась — сбрендить можно! Каждый день думаю: надо повидаться, надо повидаться… А ты почему, между прочим, не на работе?

— В вечернюю смену я.

— Не врешь? — улыбнулась Галя.

— Вру.

— Смотри, я ребятам нашим пожалуюсь!

— А им до фонаря.

— И не совестно? — мельком взглянула на часы. — Слушай, Валерочка, ты в пятницу вечером непременно приходи ко мне.

— Я лучше позвоню.

— Ну, позвони… — Она уже очень торопится. — Мамы моей боишься? Она — ничего, ворчит, как все предки, но я ее в строгости держу, не распускаю… Побежала, Валера, спасибо, что пришел…

А он еще постоял у пустых ворот. Студенты схлынули.

У себя в институте Анатолий Егорович задерживался допоздна. В особенности — перед началом нового учебного года. Забот у него хватало по загривок. Лет двадцать пять назад он сам закончил этот институт, здесь остался в аспирантуре, здесь защитился и вот уже десятый год ректорствует.

Нынче он задержался у себя в кабинете по причинам особенно огорчительным, а поделиться своими огорчениями он мог лишь с Сергеем Никитовичем Карягиным, проректором по учебной части, человеком, которого он ценил и с мнением его считался. Карягину было под шестьдесят, но седина еще не тронула его густую шевелюру, а всегда внимательные глаза светились терпеливым сочувствием. Он сидел сейчас в кресле против стола ректора, но Анатолий Егорович нервно шагал по диагонали своего кабинета и садиться за стол, видимо, не собирался.

— Сколько же мы недобрали в этом году?

Заглянув в папку, разложенную на коленях, Карягин ответил:

— Сорок два абитуриента, Анатолий Егорович. Конкурса практически у нас не было: семь десятых человека на одно место.

— И девиц, как всегда, больше, чем парней?

— Примерно пополам.

— Это сейчас примерно пополам. А с зимы начнут выходить замуж, беременеть, отчисляться, брать академические отпуска…

Карягин вынул из папки листок бумаги.

— Я тут сочинил текст для газетного сообщения. «Объявляется дополнительный прием… Иногородние обеспечиваются общежитием… Выпускаем инженеров широкого радио- и телевизионно-телетайпного профиля…»

В дверь заглянул комендант общежития:

— Разрешите, Анатолий Егорович?

— Давайте, только быстренько.

— Доски для полов, сороковку, завезли, Анатолий Егорович. Сыроваты, но сойдут. А вот трубы водопроводные…

— Да я уж писал, звонил, умолял!..

— Вы извините, хотел вам подсказать, Анатолий Егорович. У меня в общежитии в семнадцатой комнате проживает студент Карасев. Челябинский сам. У вас на втором курсе. И хвост у него несданный по математике. А папаша его как раз работает в ихнем Челябинске в тресте «Водоканал». Он там хоть и не самый главный, но около того. Для ихнего треста отгрузить двести метров дюймовых труб, это все равно, что нам с вами сморкнуться…