Роберт Колдер - Уилли [Сомерсет Моэм: Жизнь и творчество]

Скончайся Моэм тихо в 1958 году, ему в значительной степени удалось бы убедить мир в том, что после долгой и блистательной карьеры писателя он обрел покой в самом себе и нашел примирение с окружающим его миром. Однако в разработанном до мелочей замысле судьбы не было учтено непредсказуемости человеческой жизни и слабостей, которым подвержен человек в глубокой старости. В то время как в течение еще семи лет организм Моэма продолжал прекрасно функционировать физически, его умственные способности, подчинявшиеся годами железной дисциплине, начали давать сбои, которые выставили напоказ глубоко скрываемый духовный разлад, разрушили тщательно возведенный бутафорский фасад.

В 1959 году Моэм поломал устоявшийся образ жизни двумя поразившими всех решениями: он начал писать мемуары и отправился в путешествие в Азию. В пространном интервью, опубликованном в «Нью-Йорк таймс» в январе того года, он известил читателей о прекращении литературной деятельности, но уже в мае по крайней мере в двух статьях объявил, что работает над книгой воспоминаний, которая выйдет только после его смерти и будет называться «Всякая всячина». К сентябрю он попросил Барбару Бек прислать ему материалы о карьере Сири как декоратора, а в ноябре в печати появилось сообщение о том, что он завершил работу над книгой и что три японских издательства обратились к нему с просьбой продать им права на ее издание.

Помимо невозможности заставить себя отказаться от выработанной в течение всей жизни привычки писать Моэм, очевидно, приступил к работе над автобиографией вскоре после того, как в начале 1959 года прочел ряд книг о себе.

В январе 1959 года он получил еще не поступившую в продажу книгу американского писателя Карла Пфайффера, которая называлась «Сомерсет Моэм». Это была первая откровенная биография о нем. После ее прочтения Моэма охватил ужас. В свое время он не обратил внимания на просьбу Пфайффера помочь ему в работе над биографией. Может быть, именно поэтому созданный Пфайффером образ Моэма одновременно отличался поразительной точностью и содержал грубые искажения. Биограф использовал свои давние встречи с Моэмом в 30-х годах, особенно, когда тот жил в Америке во время второй мировой войны, и по-своему интерпретировал содержание полученных им в те годы писем от Моэма.

В течение последних десятилетий Моэм отговаривал биографов от написания истории его жизни, сжег не один десяток писем от них и просил других сделать то же самое с его письмами. Однако Пфайффер не последовал совету Моэма и, как следствие, писатель, к своему ужасу, увидел себя и близких, представленных во всей наготе. В апреле Моэм в несвойственном ему откровенном интервью Роберту Питману назвал биографию Пфайффера «весьма посредственной работой, которая к тому же содержит много неточностей».

Моэм немедленно приступил к работе над своими мемуарами. Возможно, именно работа Пфайффера подтолкнула его к изложению своей версии некоторых спорных периодов его личной жизни. Если Пфайффер изображает его в окружении облаченных в ливреи слуг, бесконечно путешествующим на яхте и манкирующим свои обязанности по отношению к семье, то в каком свете будущие биографы представят Сири, их брак и его связь с Хэкстоном? Он познакомил со своей точкой зрения по этим вопросам некоторых своих друзей, но какой останется его жизнь в памяти будущих читателей? После смерти будет нелегко повлиять на восприятие его широкой публикой; возможно, его автобиография станет бомбой, которая разрушит все другие представления о нем.

Не меньшее удивление, чем решение написать мемуары, вызвала его поездка по странам Азии. Начиная с 1950 года он неоднократно отклонял приглашения — даже просьбу Берта Элансона — посетить Америку, ссылаясь на то, что из-за состояния здоровья он плохо переносит длительные путешествия. Теперь в возрасте 85 лет он собирался отправиться в путешествие за тысячи миль в часть света, где тяжелый климат, огромные массы людей и языковые трудности могли плохо отразиться на его здоровье.

5 октября Моэм и Серл на пароходе «Лаос» отплыли из Марселя и спустя тридцать четыре дня, пройдя через Суэцкий канал и сделав остановки в Адене, Бомбее, Коломбо, Сингапуре, Сайгоне и Маниле, прибыли в Иокогаму. В каждом порту его поджидали журналисты и фотографы, которым не терпелось взглянуть на именитого писателя. Поездка стала походить на триумфальное прощальное турне какой-нибудь кинозвезды. Американский исследователь Клаус Джонас рекомендовал Моэму встретиться с профессором Токийского университета Мацуо Танакой, возглавлявшем в Японии «Общество Моэма», активная деятельность которого во многом способствовала росту популярности писателя среди читателей в странах Азии. В порту Иокогамы Моэма встретила многотысячная толпа его почитателей. Вплоть до конца его визита охотники за автографами и журналисты не оставляли его в покое ни на минуту. Хотя на открытие выставки книг и рукописей Моэма с его участием было приглашено триста человек, у выставочного зала собралась пятитысячная толпа. Считая его величайшим из современных английских писателей, славу которого можно сравнить лишь с Шекспиром, студенты и преподаватели университетского городка выстроились с его книгами в руках в ожидании получения автографа.

В середине декабря Моэм и Серл направились в Сайгон, откуда самолетом вылетели в Ангкор-Ват. Тридцать семь лет до этого он вместе с Хэкстоном на лодке проделал путь через джунгли по извилистым рекам, чтобы взглянуть на величественные руины храма, и теперь, оказавшись здесь снова, вспоминал то время, которое, возможно, было самым счастливым периодом в его жизни.

К концу декабря писатель и его секретарь достигли Бангкока, где оставались в течение месяца. Моэм отпраздновал здесь свой день рождения в компании студентов университета. Буддистские монахи, следуя местным традициям, окропили его руки очистительной водой и преподнесли ему национальный костюм.

Из Бангкока писатель вылетел в Рангун, а 10 февраля отправился в Сингапур, где остановился в отеле «Рэффлз», потому что, как заявил Моэм, управляющий отеля писал ему такие теплые письма, что он не мог обидеть его своим отказом. Правда, при этом писатель не сообщил журналистам, что управляющий предоставил ему и Серлу номера бесплатно.

Выделение Моэмом этих писем из тысяч других, которые он получал в последние пять лет, — лишь один из симптомов его еще более щепетильного, чем ранее, отношения к финансовым вопросам. Его всегда отличала экономность, но в последние десять лет мысль о возможном финансовом банкротстве преследовала его неотступно. Еще в Японии английский консул в Киото Фрэнсис Кинг поразился скупости Моэма. Он впервые подметил это в ресторане, когда писатель, опаздывая на пресс-конференцию, тем не менее скрупулезно изучал предъявленный ему счет. Увидев, что в него включено три порции виски, Моэм запротестовал: «Я никогда в жизни не пил три порции виски в течение дня».