Роберт Колдер - Уилли [Сомерсет Моэм: Жизнь и творчество]

Мемуары, опубликованные по частям в «Санди экспресс», так никогда и не вышли отдельной книгой. Когда весной 1962 года издатель Фрир получил и прочитал рукопись, он пришел в ужас. Сознавая, что издание книги причинит Лизе глубокую боль и серьезно подорвет репутацию Моэма, издатель, с которым писатель сотрудничал в течение 58 лет, отказался выпустить ее.

Несмотря на настойчивые просьбы Лизы, мемуары, тем не менее, были опубликованы частями. Услышав о том, что в воспоминаниях речь идет о глубоко личных сторонах жизни, Лиза позвонила отцу по телефону из Эдинбурга, но Серл ответил, что отец отказывается с ней говорить и что он велит ей передать: «Он сам решает, что ему печатать, а что нет».

Работа над мемуарами «Оглядываясь назад» явилась в 1961 году не единственным свидетельством иррациональности действий писателя и начала распада его личности. Четырнадцатого сентября Серл сообщил Клаусу Джонасу, что Моэм поручил ему продать свою обширную и бесценную коллекцию картин. Публично об этом решении не объявлялось в течение нескольких месяцев. В то время появились сообщения о частых крупных кражах художественных произведений на Ривьере. Кроме того, Моэм устал постоянно перевозить свою коллекцию в Марсель, где она хранилась в банковском сейфе во время его поездок в Лондон. Ко всему прочему страховка картин обходилась весьма дорого. Правда, сам Моэм заявил, что неохотно расстается с принадлежащими ему картинами.

Очевидно, распродажа коллекции объяснялась и другими причинами. Один из друзей писателя, Ян Флеминг, был убежден, что продажа картин, как и продажа мемуаров, представляла собой акт самоутверждения. Моэм хотел посмотреть, какой доход принесут ему картины. Он желал доказать, что приобретение их свидетельствовало о его проницательности. В его утратившем логику сознании прочно засела мысль о том, что успешная распродажа докажет, что он действительно художественная натура и тонкий знаток искусства.

Утверждение Бернарда Беренсона о том, что Моэм не был истинным ценителем живописи, подтверждается многими специалистами. Серл признавался, что Моэм, несмотря на глубокие познания в искусстве, никогда не проявлял особого интереса к имеющимся у него шедеврам. Биверли Николс заявлял, что Моэм рассматривал произведения искусства через призму денег. Писатель как-то признался, что приобрел картины потому, что «это было более выгодное капиталовложение, чем приобретение акций компании „Стэндард ойл“». По мнению Сесиля Битона, Моэм «не понимал и не любил живопись… он рассматривал коллекционирование картин как выгодное помещение капитала и символ своего статуса».

Однако с этим утверждением не согласен Кеннет Кларк, который восхищался «исключительно глубоким восприятием [Моэмом] прекрасного во всех жанрах искусства». «Стены его большой гостиной украшали картины Ренуара и Моне в дорогих резных рамах. Над лестницей висели полотна Матисса. Стоило ему увидеть полотна нового, незнакомого ему художника, например, Пауля Клее, и он тут же, на удивление быстро давал ему высокую оценку. Однажды я испытал его, показав репродукцию картин Мондриана. „О-о, это великолепно! — восхищенно произнес он“».

В своей работе «Исключительно ради удовольствия» Моэм писал, что он знает цену приобретенным им картинам. Поэтому есть все основания предполагать, что перед смертью он хотел знать, — и хотел, чтобы об этом знал весь мир, — что он обладает прекрасным вкусом.

Вероятно также, что писатель хотел продать картины для того, чтобы перевести в деньги принадлежащее ему имущество, что позволило бы предотвратить спор между родственниками из-за наследства после его смерти. Подобно королю Лиру, Моэм пытался предотвратить будущие раздоры в семье, но это привело к такому острому конфликту, о котором он не мог и предполагать.

Когда Моэм принимал решение о продаже коллекции, его, безусловно, занимала мысль о завещании и распоряжении его имуществом после смерти. В октябре Руперт Харт-Дэвис заметил Джорджу Литтлтону, что, «по мнению многих, помимо стремления не допустить передачи права владения имуществом его дочери и ее детям, у него оставалось лишь одно желание — пережить Уинстона [Черчилля]». Девятого октября писатель объявил, что помимо завещания некоторой части своих средств, он намерен передать все свое имущество фонду, руководство которым осуществляет Общество писателей, драматургов и композиторов. Из этого фонда должны будут предоставляться средства пожилым писателям, которые больны или испытывают финансовые затруднения. По словам Джеральда Келли, Моэм был убежден, что Лиза «пустит на ветер деньги», которые он заработал упорным трудом в течение всей своей жизни. Моэм стал утверждать, что его внуки еще ничего не сделали в жизни, что давало бы им право на его наследство, кроме того, что появились на свет. К тому же он уже позаботился о них, сделав им дорогие подарки и открыв для них счета в банках. Ники и Камилла получили по 6000 фунтов стерлингов, а Джулиан и Джонатан — по 10 000 фунтов. Лиза приобрела дом в Челси и контрольный пакет акций в созданной им компании. Позаботившись таким образом о своих родственниках, он планировал использовать остальное имущество для того, чтобы, во-первых, обеспечить Серла и, во-вторых, оказать практическую помощь писателям, которые не добились того, чего достиг он. Ошибка Моэма состояла в том, что в свое время он подарил дочери несколько картин из своей коллекции. Поэтому Лиза предложила отцу сопровождать его во время его визита в Лондон, чтобы присутствовать при продаже картин. Это предложение возмутило писателя до глубины души. Он усмотрел в нем стремление дочери присвоить часть полученной при продаже коллекции выручки. После того, как он через Серла передал ей, что не желает видеть ее, Лиза и ее муж обратились к Энн Флеминг, чтобы та выступила посредником между ними и отцом.

В течение лета и осени 1961 года Лиза и ее муж видели, как часто меняется настроение отца. Хотя он обычно проявлял учтивость и расположение к окружающим, на него могли находить приступы необъяснимого гнева. Как-то после обеда он удалился в свою комнату, где начал угрожать находившимся за сотни километров дочери и ее мужу: «Я им покажу! Я их вышвырну на улицу, только там им и место! Я с ними рассчитаюсь! Сукины дети!» Эти приступы паранойи, по словам Серла, стали случаться с ним за год до этого, и с тех пор становились все более частыми и принимали все более острую форму. Они сопровождались порой швырянием посуды или предметов мебели.

Другим симптомом утраты им способности здраво и логично рассуждать и принимать разумные решения стала неожиданно пришедшая ему в 1961 году в голову идея навсегда покинуть виллу «Мореск» и поселиться где-нибудь в другом месте. На пресс-конференции, устроенной в Лондоне после своего приезда, Серл объявил: «Поверьте мне, на этот раз он останется в Лондоне надолго». Когда Моэм опроверг эти слова своего секретаря, заявив, что вернется на мыс Ферра через два месяца, Серл «поправил» себя: «Совершенно верно. Он вернется, чтобы завершить свои дела». Двадцатого октября в письме Клаусу Джонасу Серл сообщал, что через несколько недель они переберутся на постоянное местожительство в Швейцарию и, возможно, никогда уже не вернутся на виллу «Мореск».