Зиновий Фазин - Санкт-Петербургская быль (Документальная повесть)

– Не могу видеть этих… мошенников, – негодовал Лопухин, отвернувшись от окна. – Этот сброд!

Его преданность графу простиралась столь далеко, что, возможно, даже и незаметно для самого себя, он выражался и его любимыми словечками.

На улице вечерело. Надвигались студеные мартовские сумерки. Можно было только представить себе, как велико терпение людей, простоявших день на ветру под дождем и снегом. Редкий снежок, мелкий и жесткий, как крупа, с хорошо слышным шорохом ложился на крыши, и оттуда ветерок сдувал его вниз, на толпу.

– Как в Париже, во времена осады Бастилии, – угрюмо ворчал Лопухин. – Что за порядки? Нельзя этого допускать!

Впрочем, он и сам понял, что чересчур хватил, и произнес ворчливо, но более трезво:

– Конечно, наш Санкт-Петербург не Париж, и времена не те… Но бед и пакостей эти мошенники могут натворить немало! Еще, чего доброго, поколотят присяжных за их приговор. Что полиции не видно?

«Я советовал ему не волноваться, сказав, что в случае обвинительного приговора я задержу присяжных в суде, покуда толпа не разойдется… „Обвинят! Обвинят, наверное!“ – восклицал он и отправился любезно болтать в судейскую комнату, полную табачного дыма и любопытствующих звездоносцев».

«А на душе у него небось кошки скребут, – внутренне усмехнулся Анатолий Федорович. – Да, любезный, как бы орешек не оказался слишком тверд…»

Кони постоял еще немного у окна. Тревога невольно закрадывалась в душу, и он старался успокаивать себя тем, что и разум присяжных, и разум людей, толпящихся там, на улице, возобладают над их чувствами.

Удовлетворения он от этой мысли, однако, не ощутил и тяжело вздохнул.

«Старый, старый оппортунист ты, брат», – пожурил самого себя Анатолий Федорович и вернулся в судейский кабинет.

В углу за круглым столиком Дэн и Сербинович пили чай. Кони присоединился к их компании.

– Видели, что на улице, господа? Огромная толпа! Ну да ничего, – бодрился Анатолий Федорович. – Ничего, господа, все на свете устраивается… Дайте-ка и я чайку выпью…

Ему подали чай, бутерброды.

– Лопухин все там ходит, волнуется? – спросил Сербинович. – Боится небось, чтоб не получилось, как в поговорке: «Сбил, сколотил, есть колесо, оглянулся назад – одни спицы лежат». Хе-хе!

Анатолий Федорович пил чай и часто закрывал от усталости глаза.

– Поразительный факт! – не унимался Сербинович. – За спиной у подсудимой, оказывается, почти десятилетние связи с революционными кругами, а в материалах следствия об этом ничего нет! Ни слова!

– Послушайте, господа, хватит! – взмолился Дэн. – Отдохнем хоть четверть часика! Анатолий Федорович, расскажите нам что-нибудь. Вы знаете столько историй разных… Что-нибудь, только посмешнее.

Дверь в приемную чуть приоткрылась и тотчас захлопнулась.

– Это Путилин заглянул, чудак! – рассмеялся Дэн. – Кстати, господа, вот прозорливец! Представьте, ведь точнейшим образом угадал, что будет мальчик. Каков, а?

Анатолий Федорович поглядел на часы и, кажется, впервые за весь этот день улыбнулся.

– Хотите для передышки историю про Путилина? – спросил он, берясь за второй стакан. – Я приведу вам его собственный рассказ. Случай из тех времен, когда он еще молодой был.

Анатолий Федорович был великолепным рассказчиком, знал массу интереснейших историй, связанных с его службой по министерству юстиции. Это он дал Льву Николаевичу Толстому сюжет для романа «Воскресение», рассказав великому писателю действительный случай из собственной прокурорской практики. Известен и другой случай, когда рассказ Кони помог Некрасову создать глубокие, трагические стихи «Про холопа примерного – Якова верного».

Своим сотоварищам по процессу о деле Засулич Анатолий Федорович рассказал в этот день историю иного рода, историю смешную, причем рассказывал со слов самого Путилина и даже его же словами.

Позже Анатолий Федорович и запишет это в своих очерках. Веселые истории он любил, а с Иваном Дмитриевичем Путилиным чего только не случалось! Однажды в присутствии Кони сыщик рассказывал, какие воры бывали прежде и в какие истории случалось ему, Путилину, попадать, какие загадки разгадывать. Сейчас, считал Путилин, ни таких воров не видать, ни таких историй не услышишь.

То ли дело было прежде, в 40-х да 50-х годах, – похвалялся Иван Дмитриевич. – Тогда над Апраксиным рынком был частный пристав Шерстобитов – человек известный, ума необыкновенного. Сидит, бывало, в штофном халате, на гитаре играет романсы, а канарейка в клетке так и заливается. Я же был у него помощником, и каких мы с ним дел ни делали, даже вспомнить весело!

Раз зовет он меня к себе да и говорит: «Иван Дмитриевич, нам с тобою, должно быть, Сибири не миновать!» – «Зачем, говорю, Сибирь?» – «А затем, говорит, что у французского посла герцога Монтебелло сервиз серебряный пропал и государь император Николай Павлович приказал обер-полицмейстеру Галахову, чтобы был сервиз найден. А Галахов мне да тебе велел найти во что бы то ни стало, а то, говорит, я вас обоих упеку, куда Макар телят не гонял».

«Что же, говорю, Макаром загодя стращать, попробуем, может, и найдем». Перебрали мы всех воров – нет, никто не крал! Они и промеж себя целый сыск произвели получше нашего. Говорят: «Иван Дмитриевич, ведь мы знаем, какое это дело, но вот образ со стены готовы снять – не крали этого сервиза». Что ты будешь делать? Побились мы с Шерстобитовым, побились, собрали денег, сложились да и заказали у Сазикова новый сервиз по тем образцам и рисункам, что у французов остались. Когда сервиз был готов, его сейчас в пожарную команду, сервиз-то… Чтобы его там губами ободрали: пусть имеет вид, как бы был в употреблении.

Представили мы сервиз французам и ждем себе награды. Только вдруг зовет меня Шерстобитов: «Ну, говорит, Иван Дмитриевич, теперь уж в Сибирь всенепременно». – «Как, говорю, за что?» – «А за то, что звал меня сегодня Галахов, и ногами топал, и скверными словами ругался! „Вы, говорит, с Путилиным плуты, так и плутуйте, а меня не подводите. Вчера на балу во дворце государь спрашивает Монтебелло: „Довольны ли вы моей полицией?“ – „Очень, отвечает, ваше величество доволен: полиция эта беспримерная. Утром она доставила мне найденный ею украденный у меня сервиз, а накануне поздно вечером камердинер мой сознался, что этот же самый сервиз заложил одному иностранцу, который этим негласно промышляет, и расписку его мне представил, так что у меня теперь будет два сервиза““. Вот тебе, Иван Дмитриевич и Сибирь!»

«Ну, говорю, зачем Сибирь, а только дело скверно». Поиграл он на гитаре, послушали мы оба канарейку да и решили действовать. Послали узнать, что делает посол. Оказывается, уезжает с наследником-цесаревичем на охоту. Сейчас же к купцу знакомому в Апраксин, который ливреи шил на посольство и всю ихнюю челядь знал. «Ты, мил человек, когда именинник?» – «Через полгода». – «А можешь ты именины справить через два дня и всю прислугу из французского посольства пригласить, а угощение будет от нас?» Ну, известно, свои люди – согласился.