Автор неизвестен - Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль

Меня тошнит от разговоров о ней. Но я должен рассказать кому-то всю историю. Не только отдельные куски там и сям, но всю ее, отчасти потому, что не уверен, что сам в нее верю. Я придерживаюсь того мнения, что если я ее запишу, то смогу, по крайней мере, уйти от всего этого. С этим будет покончено. Может быть, это сработает как предостережение другим.

Итак, на следующей неделе я был занят на работе и даже сумел сказать Эшлинг, что не могу пойти с ней в среду в кино, потому что меня домогается еще одно агентство. Это было правдой только на треть. Парень из другого агентства, писатель, хотел встретиться со мной и поболтать – и, да, у них была вакансия, но это место не славилось прекрасными условиями работы.

Мы с Эшлинг договорились встретиться «выпить» в баре в пятницу вечером. Я не знал, что это будет последний раз, когда я ее увижу. Я просто думал, что иду встретиться с девушкой, которую люблю, и это будет лишь одна из миллионов встреч, ожидающих нас на протяжении всего остатка жизни. Любовь была терпелива, добра и нетребовательна. Многое из того, что я далее опишу, происходило со мной не в то самое время, а позднее, когда я стал спокойнее и объективнее. В то время, могу сказать определенно, я день за днем пребывал в состоянии шока. Несомненно.

Я пришел туда рано. Она сказала – от половины девятого до девяти. Я явился около четверти девятого. Я был первым. Спустя пару минут в бар вошли ее подруга Шэрон (ирландка) и какой-то парень – будем называть его Бразильская Рубашка, потому что он на самом деле был одет в желтую бразильскую рубашку-футболку.

Шэрон поболтала со мной какое-то время, и Бразильская Рубашка бросил: «О, еще один?», когда я назвался другом Эшлинг. Я сразу же ощутил странность происходящего: он казался каким-то преувеличенно недружелюбным. Недружелюбным ради самого недружелюбия. Так продолжалось какое-то время, я мало говорил, а он пытался быть недружелюбным с человеком, который с ним соглашался.

Потом появилась она. Выглядела великолепно. Думаю, она успела опрокинуть пару порций спиртного. Может быть, даже догналась чем-то еще, судя по тому, как сверкали ее глаза. Может быть, это было лишь предвкушение. Казалось, все они в приподнятом расположении духа от чего-то, имеющего отношение только к ним. Если моя теория верна, они наслаждались восторгом предубийства. Или, может быть, просто предвкушали хорошее вечернее развлечение. Эшлинг едва взглянула на меня, едва заметила мое присутствие. Я был очень задет этим, но переключился в режим автопилота. Я сказал себе: вежливо улыбайся и ни в коем случае ничего им не показывай. Если бы я ушел прямо тогда, у меня получился бы куда более приятный вечер, и я не сидел бы здесь с этой писаниной. Но мне было любопытно проверить, не получится ли с ней переспать. Я знал, что она будет планомерно напиваться, а мне все равно было больше нечем заняться.

Мои варианты были таковы: (1) подвергаться пыткам от рук красивой блондинки, похожей на Деву Марию, хоть с какой-то отдаленной надеждой на секс, или (2) пойти на очередную встречу АА. На самом деле, здесь я несправедлив, поскольку на встречах нью-йоркского отделения АА в Сохо бывают самые сексуальные женщины, каких я только видел в своей жизни. Я был там на прошлой неделе. Но я продолжал сидеть, игнорируемый единственной девушкой на свете, которая была мне небезразлична, и получающий слишком много внимания от Бразильской Рубашки. Примерно после третьей пинты колы со льдом мне стало по-настоящему скучно. А потом у меня возникло это неопределенное ощущение в голове. Точнее было бы сказать – онемение. Вроде как там была боль, но что-то ее притупляло.

Бразильская Рубашка наклонялся очень близко к ней. Слишком близко. Достаточно близко, чтобы можно было ее целовать. Он не целовался с ней, но мне не показалось бы странным, если бы он это сделал. В какой-то момент он встал между ее ногами и наклонился над ней, а она в это время откинулась назад на своем барном табурете, опираясь локтями о стойку.

Это было нереально – то, как она смотрела через его плечо на меня, словно говоря: «Смотри, что я делаю. Смотри, что он делает. Разве это не вызывает у тебя гнев?» Вызывало. А еще это заставило меня почувствовать себя дураком. Но эта сцена оставалась неоднозначной для трактовки. Он, возможно, решил попытать счастья. Она была привлекательна, в конце концов, или, может быть, использовала свое право – право молодой цыпочки – пофлиртовать в пятничный вечер в баре в центре Нью-Йорка. Конечно. Но то, что случилось дальше, перевело происходящее на совершенно иной уровень.

А происходило вот что. Если можете, представьте, что стоите в баре, справа от вас барная стойка с большим зеркалом позади нее. Девушка, которую вы любите, сидит справа от вас, между стойкой и вами. Парень в бразильской рубашке, которого вы ненавидите, стоит спиной к вам и разговаривает с другой ее подругой. Девушка, которую вы любите, делает обеими руками жест, который может означать только одно. Она держит обе руки перед собой, словно описывая длину маленькой рыбки. Маленькой рыбки? Делая это, она хихикает и смотрит на вас. Вы на самом деле не осознаете, что она имеет в виду. Вы вопросительно смотрите на нее. Вы благодарны за то, что она вообще на вас смотрит. Она снова бросает на вас взгляд и показывает этот жест Бразильской Рубашке. Он смотрит на ее руки, потом на вас – и ухмыляется, словно ему за вас неловко. Почти сочувственный взгляд. Она наклоняется вперед и что-то шепчет ему. Его ухмылка становится шире. Теперь его лицо сияет. Она кажется более счастливой, чем вы когда-либо ее видели. Она прекрасна, но не хочет, чтобы вы так на нее смотрели. Она видит, насколько вы охвачены любовью. Она снова наклоняется вперед, и он нагибается, чтобы подставить ей ухо. Она могла бы поцеловать его в висок. Она снова показывает руками эту «рыбку». На этот раз «рыбка» еще меньше. Затем смеривает вас взглядом. Он повторяет этот взгляд. Они смеются вместе. Чтобы не чувствовать себя изгоем, вы тоже смеетесь.

Неловко. Затем он громко говорит, словно обращаясь к той другой девушке:

– Я бы сказал ему, что он мертв и похоронен и что поверх него похоронены еще четверо других. Сколько?..

С этим вопросом он поворачивается к ней, чтобы уточнить. Она считает на пальцах. Переигрывает, намеренно прижимая палец к губам, притворяясь, что задумалась, а затем загибает еще один палец. Он продолжает:

– Я похоронен поверх него… Я хотел бы быть похороненным поверх него… или в тебе.

Она бросает в ответ:

– Нет уж, сверху буду я.

Договор заключен.

Он пожирает ее глазами, точно они собираются заняться этим здесь и сейчас. Вы схватываете идею. Единственное, что есть в происходящем милосердного для вас, – это что они устроили представление не прямо вам в лицо, что позволяет сделать вид, будто вы не понимаете. И вы, насколько возможно светски, подвигаетесь к той другой девушке и заводите вежливый разговор. Вам нужно время. У вас мутится в голове. Если то, что вы думаете, действительно происходит, то вам лучше убраться отсюда, поскольку это по-настоящему мерзкое дерьмо.