Всеволод Иванов - Дневники

Вагон был почти пуст. Только в противоположном конце его сидели, сгрудившись, несколько подвыпивших железнодорожников. Сначала они шутили, — и довольно вольно, — затем один, длинный, красивый мужчина с голубыми глазами навыкате, стал рассказывать. Сначала его слушали невнимательно, однако вскоре голоса затихли, да и рассказчик заговорил громче. Мне было не до слушания рассказов, но электричка от самого Сукова пошла с частыми остановками в поле — что-то не ладилось на рельсах, что-то чинили, — мы опаздывали, я стал прислушиваться к рассказу. Торопиться мне было некуда, до заседания в «Правде» оставалось несколько часов, да и признаться, самый рассказ заинтересовал меня. Он имел некоторое отношение к моим мыслям. Все же тема казалась мне столь щекотливой, что я делал вид, будто смотрю в окно, пока не услышал голос голубоглазого:

— Пассажир, а вы чего скрытничаете? Я считаю, что теперь об этом стоит послушать, что говорит рабочий класс. Подсаживайтесь.

Я и подсел.

В «Правде», как и следовало, собственно, ждать, ничего о докладе Н. С. Хрущева не было сказано — ни в докладе главного редактора, ни в выступлениях писателей. Говорили, что рыба погибла в водоемах, что вредитель губит лес и о других хозяйственных надобностях [нрзб.] важных, но не в эти часы, думалось мне.

Я и высказал свои думы, коротко, несвязно, горячо; выпалил, как говорится. Наступило некоторое замешательство, а затем взял слово гл. редактор Сатюков и долго трепал меня в зубах, как щенка, которому он не позволит «заигрывать с империализмом». Да, так и было сказано. К счастью, за меня заступились писатели, — даже А. Сурков, не очень-то жалующий меня и поднесь.

Обратно я ехал, уже держа в кармане печатный текст доклада Н. С. Хрущева.

Вагон электрички был полон. Я не мог, конечно, читать доклада, но, томительно ожидая Переделкино, вспомнил утреннюю поездку и рассказ железнодорожника. Рассказ мне показался теперь еще более значительным, чем утром. Я достал блокнот и записал главные факты рассказа.

У себя на даче, после прочтения доклада Н. С. Хрущева, я снова вспомнил рассказ железнодорожника и записал его во всех подробностях, которые только мог вспомнить.

Сейчас, 9—12 апреля, у меня вирусный грипп. Температура невелика, и я имею возможность если не работать, то просматривать свои рукописи. Под руки мне подвернулись записи «Машинист Игнатий Гнутов». Я перечел их, подправил, кое-что добавил, словом, дал рукописи вид, пригодный для чтения. Не думаю, что рассказ можно или даже следовало печатать сейчас, но годы идут, боли проходят и если случается время, когда из-за боли перехватывает горло, то приходит и такое, когда об этой боли можно говорить без содрогания и ужаса. Возможно, и для этого рассказа придет это время, тем более, что он интересен как след своеобразного народного творчества, своего рода образчик железнодорожного фольклора, сказка на современную тему: для подлинных событий он слишком строен, логичен, слишком ясен. Разумеется, я записал его своим стилем: из-за взволнованности я не мог запомнить манеры рассказа железнодорожника, да и вряд ли в этом есть надобность.

Ну, а теперь перейдем к самому рассказу {546} .

12 апреля 1960 г.

Переделкино. Постель.

Ялта.

Итак, мы 30 декабря 1961 года приехали в Ялту. Над Яйлой и ниже — туманы, но в самой Ялте и Нижней Ореанде — солнце и тепло. Весь день 31-го мы гуляли и восхищались парком. Впрочем наш «Люкс» тоже недурен: две комнаты, ванная, а главное, поразительная тишина. Ни моря, ни машин, ни людских голосов, даже птиц, — здесь зимуют скворцы, есть и воробьи, — не слышно. Ни пароходов, ни самолетов… чудо!

1/I.

Прогулка среди дубов и сосен по треснувшему шоссе, среди труб к золотому пляжу.

2/I.

Осмотрел овраг. Прогулка. Начало «Художника» {547} .

3/I.

Прогулка. Вчера был дождь. Сегодня с половины дня солнце. Вечером — кино.

4/I.

Солнце, сильный ветер. Прогулка. Странное облако над морем. Снег идет при бестучном небе. Ветер гонит снег.

5/I.

Холодно. Солнце. Прогулка в Ялту. Встреча с Кавериным.

6/I.

Прогулка на Золотой пляж. Волны. Чувствую себя лучше. Кормил лебедей и — все. Погода по-прежнему солнечная. Покупал газеты на почте и разговаривал со служащими.

7–8/I.

Солнце — первую половину дня; прогулка по Царской тропе: полуразрушенной после Ореанды берег моря. Вечером ударил дождь, который продолжался весь сегодняшний день, да и вечером читал, лежал, купался.

Два вечера смотрели фильм Лукова — «Две жизни». Чепуха. Лис съел красивую венценосную цаплю. Не везет царям!

14/I.

Тоже светло и сухо, и мы тоже у моря. Легкий прибой, на дороге у каменных стен кучи дубовых листьев, сложены лодки, настилы на сваленных бензиновых бочках, груды лежаков, зонтов и всюду на дубах зеленый плющ.

15/I.

Облачно. Но выходит солнце и дождя нет. Много гуляли. Таня и Антон уехали {548} . Павлины сидят на перекладинках у окон.

20/I.

Опять солнечно. Приезжали Каверины, гуляли к морю, уговорились завтра пойти в горы. Вчера мои рассказы об Индии {549} прошли хорошо. Может быть, написать их? Говорили по телефону с Москвой. Там ноль градусов.

21/I.

Опять солнечно, хорошо; ходили в горы: градусов десять тепла. Море неподвижно. Я все что-то записываю погоду, но другое и вместить нельзя. После обеда сидели у моря. Приезжали Каверины. В Москве (телефон) 2° мороза и мокрый снег.

22/I.

По-прежнему солнечно. Приезжали Каверины: лежали на берегу моря и гуляли по парку. Вечером опять кино — омещаненная новелла Цвейга — «Письмо незнакомки». На море штиль.

23/I.

Канун отъезда. Погода все лучше и лучше. Гуляли по берегу моря и после обеда собираемся в Никитский сад. Нарвал зеленых веток для Москвы: идиллия. Пасека. Только что пчелы не летают, — а кое-что и цветет.

24/I.

По-прежнему тепло и солнечно. Утром собрались, погуляли и в три часа дня поехали в Симферополь. Возле вокзала пьяные и «Коммерческий магазин».

25/I.

Поезд. Снега, придорожные деревья в инее, а по дорогам идут люди в валенках. Разговариваем с зоологом Наумовым о Нижней Тунгуске: как он там жил, вел перепись и плавал.

30/I. Москва.

Морозы: около двадцати градусов. Успех двух пьес — «Медеи» и той, где лишь два актера: явление очень многозначительное {550} .

31/I.

Никуда не выходил. Мороз градусов пятнадцать, но солнца нет. Сортировал заметки к «Вулкану», сделанные в Н. Ореанде. Сборник моих рассказов должен быть любопытным. Надо включить туда «Светлейшего» {551} . Послал несколько писем и читал «Золотой горшок» Гофмана, в замечательном переводе Вл. Соловьева. Прошел месяц с кануна Нового года — удивительно тихо, спокойно, приятно. Весь бы год такой!