Всеволод Иванов - Дневники

Конец переписки «Генералиссимуса».

4. [III].

Тоже хорошо, солнечно. План «Генералиссимуса»: любопытно, что будет?

5. [III].

Окончил черновики «Генералиссимуса» — завтра начну переписывать, что не трудно, т. к. черновики подробные и в них много всего, — боюсь не перегнуто ли? Обедали, блины у Л. Ю. Брик, напуганной на всю жизнь тайной полицией — вчера умерла жена Вс. Вишневского {562} — вздорная, нахальная баба, упокой, господь, ее душу! Вот уж кого, действительно, надо успокоить.

6. [III].

Днем дописывал «Генералиссимуса», а вечером ходили в Клуб литераторов, смотрели итальянский военный фильм, показ мод и затем ужинали. — Дождь, мокрый снег, зима на исходе.

7. [III].

На улице по-осеннему дождь и слякоть. Не выходил. Писал рецензии для Лит. института — одна поэтесса {563} , по-моему, талантлива. Завтра сажусь переписывать «Генералиссимуса». Что-то его ждет, беднягу?

8. [III].

Гулял. Немного писал «Генералиссимуса», как всегда с трудом выходят первые строки. Легкий мороз, полусолнце, преобладает все-таки мгла. Вчера приходил усталый и больной М. Бажан.

9. [III].

Начал перепечатывать «Генералиссимуса». Большая боязнь — не растянуть: есть уже 4 страницы, начало, самое главное. Очень доволен! И, солнечно, на крышах — снег, чудесно. Заседание в Лит. институте вечером.

10. [III].

Приходила Л. Ю. и Абгарыч {564} обедать: разговор о литературе, из чего я вывел, что она неважного-таки обо мне мнения как о писателе. Ну, и бог с ней! Писал «Генералиссимуса» все первые страницы. Солнце.

11. [III].

Превосходный солнечный день. Гулял с Петькой в садике возле глупого памятника Репина. Петька сказал: «Я люблю ужасные картины: как „Грозный убивал своего сына“».

Вечером писал «Генералиссимуса» и читал Гончарова «Фрегат Паллада», как хорошо!

12. [III].

Писал и радовался, что полк[овник] Порскун вышел, как живой в «Генералиссимусе», может быть, и не живой, но, пусть, так кажется. Дома. — Мгла и легкий морозец. Все идет — т. е. «Г[енералиссимус]» — хорошо!

13. [III].

Болел. Вчера была небольшая температура, а эти два дня — кашель и слабость. Читал «Воскресенье» — пустая, вздорная сатира, в духе Щедрина, вставленная в золотую рамку мелких подробностей, от которых сатира не делается убедительней. «Фрегат Паллада» — прелесть, такое искреннее, домашнее путешествие и такая вера в свою «цивилизованность», которая для меня более убедительна, чем все христианство Л. Толстого.

14. [III].

Болезнь. Дочитал Гончарова, вторая половина слабее, — но что большее можно увидеть с борта корабля? Китай он, впрочем, не понял, да и Японию-то не очень, а вот тропики — прелестно.

Апрель.

По 6 апреля — я хворал: после гриппа, который продолжался один день — головокружения, похожие на обмороки, — и меня уложили в постель. Я лежал, прочел много книг и принял множество лекарств.

В эти дни вышел «Новый мир» с «Хмелем» {565} , который многие хвалили, а я его написал, чтобы покрыть долг «Лит. газете», — вот как полезно должать!

Были холода, снег, метелей, впрочем, не было, а сегодня, 3 апреля, совсем весна, вчера был дождь, — солнце и улица чистая.

В воскресенье собираемся на дачу. А рассказ «Генералиссимус» так и не успел перепечатать!

Был жестокий грипп, лежал почти месяц в апатии, не записывал, переехал на дачу, отвык записывать.

Май. Дача.

Еду в Москву: вернисаж выставки Давида {566} . Записывал нечто к «Вулкану». Необыкновенно цветет сад — пышно, весело, бело и зелено.

Москва

21. V.1962 года.

Сборы Тамары в Японию {567} . Какой-то дядя, живший, по его словам, 10 лет в Японии, на собеседовании в Комитете по иностранным связям (или как он там называется), сказал, что в Японии в июне дожди и вы «все покроетесь плесенью». Испугались Авдеенко, Арбузов с женой, но, пока что, отказались только эти трое. Каверин колеблется. Я советую Тамаре ехать: в другой раз посмотреть не удастся, а, вдруг проживешь до 90 лет, будешь жалеть? — В Москве — первый день лета: градусов 25 тепла на солнце. — Поссорился с «Молодой гвардией» — включила в договор на книгу «Собрание рассказов» старый, ему шесть лет, долг за книгу, которую они не приняли и которая вышла в «Советском писателе» и Собрании сочинений: «Мы идем в Индию». Я отказался подписывать договор. А и черт с ними! Проживем и без них, хотя денег нет; их, впрочем, никогда нет. — В № 4 «Москва» — «Литературное завещание» И. Бунина — по манере напоминающее завещание Н. Гоголя: такое же чванство и самовлюбленность. А, по-моему, всякая литература через 100, 200, 300 лет уже для Шекспира, отмирает. И почему ей не отмирать, когда гибнут целые цивилизации, уходя бесследно во тьму? По-моему — это очень хорошо. Лишнее доказательство бессмертия: умирая в одном, воскресать в другом. — Любопытный разговор с редактором в «Молодой гвардии», который, быть может, я запишу завтра.

22/V.

Ужасные волнения — поездка в Японию. Какие подарки? Что? Кому? Сколько будет денег? Какая погода? Наконец, все улажено — положено, сели в машину, проехали казармы Юго-Запада (когда будут памятники, магазины, дома, раскрашенные по-разному, много света, тут будет, наверное, весело и приятно жить, но пока — казармы), и, — Внуково. Толкались, вешали багаж, услышали, что отлет вместо 10 вечера — в 12. Я поехал спать.

А, еще о редакторе! Прочел стишки Федорова в «Москве» о Переделкино — так писали раньше о кулачестве, мы, — 25 лет назад, а теперь и о нас: «по делам вору мука», так кажется? Но, — интересно. Интересна и беседа с редактором, — он — журналист, его фамилия, кажется, Топоров, коренастый, хромой (ранен на войне), широколицый, с бородавками у подбородка и волосами, зачесанными назад, как у семинариста, готового принять сан. Он говорил следующее (я молчал, слушая с любопытством: он из «них»):

— Что же это с Соболевым {568} ? Да, как же, забаллотировали. Почтенный, заслуженный, талантливейший писатель, а забаллотировали? Кто? Четыреста переводчиков (подразумевай — «жиды») и старички, которые давно себя творчески не проявляют, словом — балласт. За ними Ильин пятьдесят машин посылал: чтоб приезжали голосовать. Да, да! Было нанято 50 такси! (чистейший вздор!). Провалили. Теперь, чтоб провинция не подражала Московской организации, Соболеву придется ездить по всей России и агитировать, сводить «на нет» деятельность переводчиков и старичков. Нет, в Московской организации неблагопблучно.

Это — один пример агитации нео-рапп'а, с которым случайно удалось познакомиться. А сколько их еще, которых не знаешь! Война между людьми уже два десятка лет стала подземной. Нео-рапп атакует подземно. Крайне занятно.