Капитолина Новоселова - Звезда Альтаир

А он? Чем Елена нравится ему? И чем он сам привлекает ее внимание? Нет, решительно эти отношения с Вяткиным ее занимают больше, чем занимали с кем-нибудь до сих пор! Он — интересный человек.

Шелла споткнулась, и Елена Александровна словно очнулась, растеряв мысли. Клочья тумана белыми полотнищами окутывали красные от ягод заросли боярышника у реки, оседали в спутанных косматых лианах ломоноса, солнце временами прорывалось сквозь тучи, и синие тени ложились на воду Сиаба.

Елена Александровна сняла перчатку и потрогала рукою свой талисман, надетое сегодня утром ожерелье. Это были длинные, почти прозрачные узкие пластинки смарагда. Нанизанные на золотую цепочку, они блестели вокруг шеи, словно крылья сказочных зеленых жуков. Волшебное ожерелье всегда приносило ей удачу в любви.

Наездница пришпорила Шеллу и взлетела на холм Тали-Расад.

Василий Лаврентьевич уже принимался за работу. Он достал припрятанное с вечера ведро с инструментами, попробовал острие кайла, не затупилось ли о скальный грунт. Увидев Елену, опустил в ведерко кайло и поднялся ей навстречу.

— Я очень рад, Аленушка.

— С добрым утром, — она протянула ему руку, словно ожидая, что он поцелует теплую ладонь. Но он то ли не догадался, то ли место счел для этого неподходящим. «Увалень, — подумала Елена, — ничего, со временем образуется». Самодовольство мелькнуло на ее лице.

— Вы совсем пропали! Вас приходится разыскивать.

— Я несколько раз была в нашей мечети, но вы, как видно, теперь молитесь другим богам? И бываете только здесь?

— Да. Вы правы, здесь, как видно, некогда могло быть зороастрийское святилище. Место именно такое. Я вот тут копаюсь один, поэтому исчезаю надолго. Но это очень интересно.

— Что же тут интересного, в старом холме?

Василий Лаврентьевич задумался. Он боялся преждевременно говорить о своих поисках: разрешения-то на раскопки у него не было. Пусть Елена — свой человек, он вообще никому еще не говорил о своей работе на Тали-Расад.

— Холм, конечно, ничем не примечателен внешне, — замялся Вяткин, — но здесь и до меня находили монеты, интересную китайскую керамику; кроме того, у холма любопытная документация.

— Интересно, — пропела Елена. — Что же это за документация?

— Вряд ли вам любопытно.

— Ну, отчего же? Вот, например, я вижу там, в земле, торчащую монету. Может быть, ее держал в руках исторический грабитель, зарывший здесь свой клад, или, может быть, она лежала на ладони получившего подаяние монаха, или была обронена отдыхавшим на холме воином, или ее положили в длань покойника как плату за переправу через Лету. У меня тоже есть воображение.

А Вяткин смотрел в раскоп, где Елена Петровна якобы видела монету, но ничего не видел и недоуменно глядел на нее.

— Да я шучу, — засмеялась Елена Петровна, — шутка, стилизация в вашем роде, дурачество, словом. Так что же это за холм? Что вы здесь ищете? Серьезно!

— Одно примечательное здание, Аленушка.

— Ну, пусть. Тайна так тайна? Только я так привыкла к вашему обществу, таким обычным для меня стало делиться с вами своими мыслями, что вы мне решительно стали необходимы. Я скучала о вас. Вы не рады?

— Я рад, Аленушка. Рад и видеть вас, и говорить с вами. Мне кажется, это здание должно быть огорожено стеною. Вот так, по кругу. И часть стены я уже, по-видимому, нашел.

— Круглое здание? Минарет какой-то?

— Не минарет. Минаретом, возможно, была вот эта гряда битого кирпича и мусора. А стена огораживала несколько небольших помещений. Вот, глядите, все мои пять траншей упираются в кладку. Расчистка показывает, что стена строилась толщиною в один кирпич и шла она в одном кулаче от откоса холма. Я сегодня хочу попробовать найти радиус окружности, по которой шла стена. Не хотите ли мне помочь?

— Нет, у меня дела. Я не смогу.

— Жаль, — искренне пожалел Василий Лаврентьевич и закрутил развернутую было рулетку. Он заметил, что тон Елены был сухим и чуть раздраженным. Она потянула его за рукав:

— Сядем на минутку.

Они присели на край рваной, но чистой кошмы, брошенной в тени барбарисового (как на кладбище!) куста.

— Я, действительно, очень соскучилась о вас.

Елена Александровна придвинулась к Вяткину, взяла его под руку и прижалась лбом к его плечу. Он сидел совершенно спокойно и пристально вглядывался в стенку вчера вечером выкопанной им траншеи, не делая попыток ни обнять Елену, ни приласкать ее. Она зашептала:

— Ну, что случилось? Почему вы так равнодушны ко мне?

— Что? А-а, да-да, конечно, Аленушка. — И он как ребенка поцеловал ее в висок. Елена протянула руку, чтобы обнять его, но тяжелые косы упали ей на плечи и колени, шпильки рассыпались. Елена подняла руки поправить волосы. Это была вторая ступень ее любовной магии. Она хорошо знала, что когда она поднимает руки, она становится очень красивой и соблазнительной. От нее уже невозможно было отвернуться; красота ее привораживала не только мужчин, но и женщин. Люди смотрели на нее, смотрели… Как видно, античные скульпторы хорошо знали неотразимость такой позы, Елена подсмотрела ее в «Истории искусства» еще в доме своего отца, совсем девочкой, и переняла ее. А Вяткин, словно деревянный, все смотрел на гипнотизирующую его сверкающую в лучах проглянувшего солнца точку в стенке траншеи. Елена поправила волосы и опустила руки на плечи Василия Лаврентьевича. Но он, как бы не заметив этого, поспешно встал, так что слегка отстранил Елену, бросился к раскопу. Перочинным ножом расчистил стенку, вынул медную монету и поднес ее, зеленую от времени, к самым глазам Елены.

— Аленушка, это ваша находка! Это вам повезло…

Елена Александровна гневно вскочила, рванула с шеи золотую цепочку с магическим зеленым ожерельем и кинула на землю:

— Вот, возьмите эту древность тоже! Себе на память.

Она соскользнула с холма, взлетела в седло и поскакала так, что только облачко пыли взвилось вдали на ветру. Но Василий Лаврентьевич этого не видел. Он достал из кармана лупу и принялся рассматривать добытую монету, ворочая ее на ладони так и этак, дуя на нее и любуясь находкой, тер в пальцах, тер о суконные штаны и опять смотрел на надпись с одной и другой стороны, пытаясь прочесть легенду.

А Елена Александровна мчалась вдоль Сиаба в обратный путь, вуаль ее полоскалась на ветру и ветер освежал покрасневшие щеки. Она поняла, что Василий Лаврентьевич Вяткин, интересный собеседник, человек, ценимый ею за силу ума, за оригинальность, с которой он обязанности провинциального мелкого чиновника умел превратить в увлекательную работу большого ученого, — существует в этом качестве отнюдь не ради того, чтобы влюбить в себя обольстительную женщину, много раз терявшую голову Елену Александровну; не для того, чтобы покорить ее, равную себе, образованную, быть может, единственную встреченную им такую вот выдающуюся женщину, — а что он интересен сам по себе, и другим быть не может, потому что весь, без остатка, принадлежит своей науке и вне ее увлечений у него нет.