Капитолина Новоселова - Звезда Альтаир

Вяткин усмехнулся: рекламируют! Вот, дескать, мы даем вам в проводники не кого-нибудь, а непревзойденного знатока истории Средней Азии, самого Вяткина. Пусть приезжают! А деньжатами на подготовку памятников к зиме я разжился. Теперь можно будет на Афрасиабе до весны все прикрыть, чтобы дождями не размыло.

И он сел обедать.

…Шел пятый день пребывания американской экспедиции в Самарканде. В соответствии с планом Василия Лаврентьевича, они побывали на всех памятниках и осмотрели места раскопок Веселовского, Ростиславова, Крестовского. Им показали все, что оказалось на поверхности и, в сущности, ничего не показали. Все демонстрированное было им хорошо известно из большой печати и ничего нового в общеизвестные описания самаркандских древностей не вносило.

Разместили иностранцев, как самых почетных гостей, в доме губернатора, отвели на четверых две комнаты. Их регулярно приглашали к обедам и ужинам, так что они все время находились под присмотром.

Русским языком владел только старенький мистер Киддер — инженер-ирригатор, помощник Помпелли, но очень плохо, и Василию Лаврентьевичу приходилось обращаться то к французскому, то к латыни, то к языку жестов. Правда, благодаря преданности друзей, Вяткин оказался в преимущественном положении: к нему прислали мальчика, сына пешаварского купца Фазели Махмуда.

Индиец Фазели Махмуд давно жил в Туркестане. Его младший сын Наали Махмуд недавно окончил в Калькутте несколько классов английского медресе и сносно владел языком колонизаторов. Это был высокий тонконогий мальчик. Огромные карие глаза его горели как алмазы, в ухе блестела серебряная серьга. Одетый в поношенную белую рубаху и темные штаны, босой, он ничем не отличался от множества других, на каждом шагу попадавшихся восточных ребят.

— Тебе что надо? — обратился к нему один из участников экспедиции, мистер Дэвис.

— Тамашо, — ответил Наали и широко улыбнулся.

Мистер Дэвис расхохотался, похлопал его по плечу и дал мелкую монету. Так Наали и остался в группе носильщиков, таская тяжелые треножники фотографических аппаратов и сумки с тяжелыми металлическими кассетами и стеклянными пачками пластинок. Он ходил с экскурсией, и как только американцы начинали говорить о чем-нибудь важном, обращался к Вяткину и, подавая ему подобранный с земли черепок или камень, словно прося объяснить, что это такое, наскоро переводил.

Как удалось установить, американцы очень стремились увидеть головное сооружение Самаркандского водоснабжения Рават-и-Ходжа. Плотина была сооружена еще в доарабский период жизни города. Там брал начало питающий водою весь левый берег вилайята рустак Даргом, многоводный канал, от которого зависели сады и виноградники, необъятные поля и огороды, словом, жизнь сотен тысяч людей.

Американцы стремились выяснить, насколько многоводен Зеравшан в районе Мианкаля; они знали, что там река раздваивается на два рукава, образуя большой остров. Они задавали вопросы о водоснабжении кишлаков и селений выше Самарканда. Просили повезти их в Каршинскую степь, интересовались перспективами орошения этой целинной степи. И так надоели Василию Лаврентьевичу этой просьбой, что он решил весь пятый день таскать их по всхолмленным берегам Даргома и выдать Агалыкскую степь за Каршинскую.

Утро было прохладным, небо чистым. Американцы в экипажах отъехали от города верст на двадцать и решили пройтись пешком.

Восторженный Помпелли — глава экспедиции, сотрудник Института Карнеги, очень хвалил Агалыкские горы, они нравились ему тем, что были обильно покрыты снегом. В них он угадывал огромные запасы воды в начале хребта, залог полноводия реки, стало быть, и резерв орошения новых массивов степи. На глаз определяли американцы возможную площадь орошения, прикидывая пригодность залежных земель под хлопок.

— Они могут стать серьезными конкурентами, — твердил Рафаэль Помпелли, — им для этого не так уж много нужно.

— Им для орошения придется затратить столько, что это окупится в первые же десять лет, — зло поддакивал Киддер и плевал на ладонь, насыпая туда плодородную землю, и нюхал, жадно припадая к грязному комку.

По дороге Вяткин рассказывал гостям, что у Тимура была большая любовь к садам — в душе его все еще жил кочевник, неуютно чувствовавший себя в большом городе. В окрестностях Самарканда Тимур устроил для себя и своих близких несколько дач с большими садами, лужайками, красивыми легкими постройками.

К востоку от города находились его сады Баги-Заган — Сад воронов, Баги-Дилькушо — Сад, радующий сердце, и Баги-Фирюза — Бирюзовый. К западу лежали сады Баги-Бихишт и Баги-Шамал — Сад ветров. В этих местах предполагается провести раскопки, которые, безусловно, принесут много интересного. Возможно, будет найден не один ансамбль великолепных дворцов и жилых комплексов эпохи Тимура и Улугбека. Пока же мы можем показать гостям только официальные постройки этих властителей Средней Азии — медресе, мавзолеи, мечети.

Гости ехали по степи, и тоненький Наали сидел рядом с кучером на козлах. Вяткин развалился на главном сидении рядом с Помпелли; сидел и дразнился:

— А вон там, видите, небольшой мавзолей кубической формы, там неподалеку развалины древнего христианского города Визд. А правее — город Ведар. Арабский путешественник десятого века Ибн-Хаукаль рассказывал: город этот славится великолепными хлопчатобумажными тканями. Он пишет, что ткани эти густые и нежные, цветом похожие на золото. Ибн-Хаукаль пишет, что возле Ведара поля полны хлопка драгоценных тонковолокнистых пород, каждая коробочка по весу равнялась кулачку пятилетнего мальчугана. Раскрывался такой кулачок и на ладошке протягивал драгоценность. Это было золотое волокно, похожее на шелк, но более теплое и прочное. И не было в странах востока, — писал путешественник, — ни простолюдина, ни эмира, ни купца, ни казия, который бы не носил ведарийских тканей и не гордился бы ими.

— Найс, вери найс, — клохтал Помпелли-старший, — но где же следы древнего орошения?

— Мистер Помпелли хотел бы видеть старые арыки, — переводил мистер Киддер, — должны же здесь быть оросительные каналы прошлых веков?

— Да, конечно, — улыбался Вяткин, — вы их еще увидите. Их очень много. Они хорошо видны с горы Чупан-ата. Конечно, я — не ирригатор, а археолог, но и мне отлично известно, что любой хороший ирригатор в один миг распознает рисунок ирригационной сети, стоит ему только взглянуть на местность. Совершенно так же, как я могу по черепку из глины восстановить весь сосуд. Итак, глубокоуважаемые коллеги, вернемся, как говорят французы, к нашим баранам!

Все закивали головами, а Нортон — высокий рыжеватый насмешник, которого Вяткину представили в качестве смотрителя исторического музея в Риме (чему Вяткин немало подивился), достал из кармана обломок согдийской глиняной статуэтки, сделал вид, что только сейчас поднял его с земли, и протянул Василию Лаврентьевичу.