Михаил Лев - Длинные тени

— Да. А как вы об этом догадались?

— По запаху… От вас пахнет эфиром.

— Вот уже несколько дней, как нам приходится присутствовать на операциях.

— Только присутствовать? С годами, когда станете известными врачами, вы, вероятно, сможете позволить себе приобрести вот такое колечко. — После некоторого раздумья он добавляет: — У ювелиров в ходу такая острота: ум женщины в ее украшениях, украшение мужчины — его ум. Вы, надеюсь, на меня не обидитесь. Молодые не любят откладывать, так что, если есть кому за вас платить…

— Нет. До свидания.

И они идут по улице дальше, прижавшись друг к другу. Надо бы попросить Станислава заглянуть в этот магазин. С ним ювелир так разговаривать не станет. У Станислава совсем другая осанка, другой вид. Ему подадут кресло и посадят на почетное место. В такой фирме иностранцев любят. Правда, не поляков, а американцев.

В доме у Кневского повсюду — на столе, на стульях и даже на полу — лежат старые газеты и журналы. Хозяин дома как бы оправдывается:

— Вы спросите, зачем рыться в бумагах, коль скоро нам и так многое известно? Но американцу Юджину Фушеру и даже пострадавшему от нацистов Штифтеру это «многое» неизвестно. Как-то раз я им показал номер подпольной газеты «Глос Варшави», и Фушер, будто в шутку, заметил: «А что, если мы этот пожелтевший листок пошлем на экспертизу, не фальшивка ли?» Поди расскажи им, что уже через полтора года после начала оккупации в Польше выходило до полутораста подпольных изданий, которые передавались из рук в руки, и как гестапо ни свирепствовало, оно сумело обнаружить всего лишь две газеты, а из тридцати тысяч распространителей печати выловило не более десяти.

Вот мне и хочется, чтобы мы с вами перевели некоторые материалы, не то всем моим доводам грош цена. Но прежде всего давайте освободим стол и пообедаем. Домработницу я предупредил, что сегодня принимаю дорогих гостей, и она старалась вовсю.

Во время обеда Станислав объяснил, о каких материалах идет речь. Все это факты, опубликованные в период с 1943 по 1945 годы на польском языке, но читать-то их будут не в Варшаве.

Берек садится за машинку, а Фейгеле диктует.

В здании Гданьского института гигиены специальная комиссия по расследованию обнаружила мыловаренную фабрику, где немцы изготавливали мыло из тел замученных жертв. На фабрике найден металлический котел с частями человеческих тел, стерилизаторы для варки человеческих костей, ящик, полный человеческой кожи, огромное количество костей рук и ног и около двух килограммов мыла, изготовленного из умерщвленных людей. На фабрике действовала экспериментальная «лаборатория» по изучению методов производства такого мыла. «Лабораторией» руководили немецкие «профессора» Шпанер и Вольман.

Агентство Полпресс сообщает, что возле Хелма обнаружен гитлеровский лагерь смерти. В 1940 году в этот лагерь привозили арестованных поляков, венгров, румын, чехов и словаков. Гитлеровцы убивали свои жертвы в душегубках. Одежду убитых они сортировали и отсылали в Германию. Трупы сжигали в специальных печах.

Специальный суд в Лодзи осудил на смертную казнь «фольксдойче» Сидонию Бейер. Во время оккупации она была надзирательницей в лагере для еврейских детей. Больных детей она «лечила» следующим образом: выводила зимой на мороз, раздевала догола и поливала холодной водой. Множество детей погибло.

Эти факты подтвердили несколько детей, оставшиеся в живых и вызванные в суд в качестве свидетелей.

Легкая, подвижная Фейгеле, диктуя, ходила по комнате взад и вперед. Берек взглянул на нее и не смог удержаться, чтобы не воскликнуть: «Какая ты красивая!» И хотя она моментально отпарировала: «Язык у тебя без костей, но приятная ложь иногда дороже денег», лицо ее просияло. Во всем ее облике было столько очарования, что Кневский, окинув их теплым взглядом, подумал: «Пара что надо!»

— Пане Станиславе, — обратилась Фейгеле к Кневскому, — материал о судебном процессе в Линебурге надо тоже диктовать? Там говорится об адвокатах, вступающих в сговор с военными преступниками.

— Печатать, непременно печатать! С такими адвокатами мы столкнемся еще не раз. Вы бы послушали, как из шкуры лезут, чтобы обелить «профессоров» Шпанера и Вольмана! Мне нужно, чтобы чиновники, с которыми я имею дело, увидели написанное черным по белому. Они говорят: «Немцы не признают, что такие злодеяния имели место, а пострадавшие не могут быть объективными в своих показаниях». Это они теперь не признают. А вот гитлеровские главари — те признали, что угнали и превратили в рабов миллионы мирных жителей. По признанию рейхскомиссара Украины Эриха Коха, опубликованному в январе 1943 года в газете «Дойче Украине-цайтунг», в Германию отправлено 710 тысяч украинцев. По заявлению «Управления по использованию рабочей силы», которым руководил нацист Фриц Заукель, опубликованному в фашистской «Минскер цайтунг», за 1942 год было отправлено в рейх из восточных областей около двух миллионов человек. Это же невероятно, но факт, что из двадцати миллионов жертв, понесенных Советским Союзом в войне с гитлеровской Германией, почти половина погибла не на поле боя, а была расстреляна, сожжена…

Завтра я покажу Штифтеру фотографию бывшего офицера бригады имени Домбровского в Испании Пинхеса Картина, известного под именем Анджея Шмидта. В оккупированную Польшу он также отправился добровольцем. Это было в январе 1942 года. К сожалению, до восстания он не дожил, — эсэсовцы его убили. Но он был одним из организаторов антифашистского блока в Варшавском гетто и первым там возглавил вооруженные боевые группы. Когда я об этом рассказал Штифтеру, он на меня посмотрел так, будто все это я сам только что придумал. Ему, конечно, трудно было поверить, что человек, находившийся на свободной от немцев земле, добровольно отправился в самый ад, в Варшавское гетто.

— Что, собственно, изменится от того, что еще один человек узнает правду? — не могла понять Фейгеле. — Иные ее знают, а делают все, чтобы доказать обратное.

— Штифтер может нам еще во многом помочь. В моей картотеке Курт Болендер значится среди мертвых, а Штифтер недавно посоветовал мне поставить против его имени вопросительный знак. Я верю, что шефа «небесной дороги» удастся разыскать, и произойдет это не без помощи Штифтера.

— Легко сказать! Ведь самому Штифтеру ничего плохого Болендер не сделал, чего же ради ему стараться? Разве не так, Берек?

Берек мог бы ей разъяснить, что это не совсем так. Но Кневский сам счел нужным ответить:

— У Штифтера свои счеты со Штанглем. Его в свое время Штангль посадил. И если окажется, что Болендер на самом деле жив, и его поймают, это может послужить ниточкой для поимки Штангля. По некоторым данным, «мертвый» Болендер в мае 1945 года встречался в Австрии как с ним, так и с Густавом Вагнером.