Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Что дѣлать?..

Корзунъ продолжалъ расписывать прелести работы въ колоніи. Для того, чтобы выиграть время, я достаю папиросу, зажигаю ее, и спичка въ рукахъ прыгаетъ, какъ зайчикъ на стѣнѣ.

Но отказываться нельзя. О, Господи... Снова придется какъ-то выкручиваться — длинно, мучительно и оскорбительно. И, главное, — совершенно неизвѣстно какъ...

Отъ Корзуна я вышелъ въ какомъ-то оглушенномъ состояніи. Удалось оттянуть отправку въ колонію на два дня; и послѣзавтра... Что дѣлать?..

Забрался на берегъ рѣчки, сидѣлъ, курилъ, выработалъ планъ еще одной небольшой отсрочки. Пришелъ къ Гольману, доложилъ о моей полной договоренности съ Корзуномъ и сдѣлалъ при этомъ такой видъ: ну, ужъ теперь я отъ васъ, тов. Гольманъ, отдѣлаюсь, слава Тебѣ Господи, окончательно. Точно такой же видъ былъ и у Гольмана.

— А ваши динамовскія дѣла вы сдайте Батюшкову, — сказалъ онъ.

— Хорошо. Но такъ какъ Батюшковъ не находится въ совсѣмъ трезвомъ видѣ, то нѣкоторыя дѣла по сооруженію стадіона я хотѣлъ бы передать лично вамъ.

— А какія тамъ еще дѣла?

— Вамъ прорабъ сдѣлалъ неправильныя насыпи на виражахъ дорожки — онѣ осѣли, нужно пересыпать. И, второе — тотъ строительный мусоръ, который привезли для теннисныхъ площадокъ, никуда не годится. Передайте, пожалуйста, Батюшкову, чтобы онъ подыскалъ подходящіе матеріалы....

Гольманъ посмотрѣлъ на меня съ раздраженіемъ.

— Напутали вы съ этимъ стадіономъ, а теперь хотите на Батюшкова переложить. Нѣтъ ужъ, извините, пока вы стадіонъ не закончите — ни въ какія колоніи мы васъ не отпустимъ. Извольте немедленно взяться за стадіонъ и закончить его.

Я принимаю сдержанно-огорченный видъ.

— Позвольте, вѣдь т. Корзунъ уже отдалъ приказъ...

— Это васъ не касается, беритесь немедленно за стадіонъ.

Какая-то отсрочка была добыта. А дальше что? Я сообщилъ Юрѣ о положеніи вещей. Юра выдвинулъ проектъ немедленнаго побѣга. Я только посмотрѣлъ на Юру. Юра сконфузился: да, это просто ляпнулъ... Но можетъ быть, можно какъ-нибудь дать знать Борису, чтобы и онъ бѣжалъ сейчасъ же...

Это все было утопіей. Бѣжать до нашего общаго срока, значило подвести Бориса, если и не подъ разстрѣлъ, то подъ отправку куда-нибудь за Уралъ или на Соловки. Дать ему знать и получить отъ него отвѣтъ, что онъ принимаетъ новый срокъ, было почти невозможно технически, не говоря уже о рискѣ, съ которымъ были сопряжены эти переговоры.

Дня два я бродилъ по лѣсу, въ состояніи какой-то озлобленной рѣшимости: выходъ нужно найти. Я возстанавливалъ въ своемъ воображеніи всю мою схему совѣтскихъ взаимоотношеній, и по этой схемѣ выходило такъ, что нужно въ самомъ срочномъ порядкѣ найти какую-то огромную, вопіющую халтуру, которая могла бы кому-то изъ крупнаго начальства, хотя бы и тому же Корзуну или Вержбицкому, дать какія-то новыя карьерныя перспективы. Возникали и отбрасывались культурно-просвѣтительные, технически-производственные и всякіе другіе планы, пока путемъ исключенія не вырисовался, пока только въ общихъ чертахъ, планъ проведенія вселагерной спартакіады ББК.

Думаю, что въ эти дни видъ у меня былъ не совсѣмъ вразумительный. По крайней мѣрѣ, Юра, встрѣтивъ какъ-то меня по дорогѣ въ техникумъ, безпокойно сказалъ:

— Этакъ, Ва, ты совсѣмъ съ мозговъ слѣзешь.

— А что?

— Да вотъ ходишь и что-то бормочешь...

Я постарался не бормотать. На другой же день пролѣзъ въ машинное бюро управленія ББК и по блату накаталъ докладную записку самому начальнику лагеря, Успенскому. Записка касалась вопроса объ организаціи вселагерной спартакіады, о томъ, что эта спартакіада должна служить документальнымъ и неоспоримымъ доказательствомъ правильности воспитательной системы лагерей, что она должна дать совершенно очевидное доказательство перековки и энтузіазма, что она должна опровергнуть буржуазную клевету о лагерѣ, какъ о мѣстѣ истребленія людей, ну, и прочее въ томъ же родѣ. Путемъ нѣкоторыхъ техническихъ ухищреній я сдѣлалъ такъ, чтобы записка эта попала непосредственно къ Успенскому, безъ никакихъ Корзуновъ и Гольмановъ.

Записку взялись передать непосредственно. Я шатался по лѣсамъ около Медгоры въ странномъ настроеніи: отъ этой записки зависѣлъ нашъ побѣгъ или, по крайней мѣрѣ, шансы на благополучный исходъ побѣга. Иногда мнѣ казалось, что весь этотъ проектъ — форменный вздоръ и что Успенскій въ лучшемъ случай кинетъ его въ корзину, иногда мнѣ казалось, что это — идеально вывѣренный и точный планъ.

Планъ этотъ былъ, конечно, самой вопіющей халтурой, но онъ былъ реально выполнимъ и, въ случаѣ выполненія, заложилъ бы нѣкоторый дополнительный камень въ фундаментъ карьеры т. Успенскаго. Временами мнѣ казалось, что на столь наглую и столь очевидную халтуру Успенскій все-таки не пойдетъ. Но по зрѣломъ размышленіи я пришелъ къ выводу, что эти опасенія — вздоръ. Для того, чтобы халтурный проектъ провалился не вслѣдствіе технической невыполнимости, а только вслѣдствіе своей чрезмѣрной наглости, нужно было предполагать въ начальствѣ хоть малѣйшую совѣстливость... Какія есть у меня основанія предполагать эту совѣстливость въ Успенскомъ, если я и на волѣ не встрѣчался съ ней никогда? Объ Успенскомъ же говорили, какъ о человѣкѣ очень умномъ, чрезвычайно властномъ и совершенно безпощадномъ, какъ объ очень молодомъ партійномъ администраторѣ, который дѣлаетъ свою карьеру изо всѣхъ силъ, своихъ и чужихъ. На его совѣсти лежало много десятковъ тысячъ человѣческихъ жизней. Онъ усовѣстится? Онъ не клюнетъ на такого жирнаго, халтурнаго, карьернаго червяка? Если не клюнетъ, тогда, значитъ, во всей механикѣ совѣтскаго кабака я не понимаю ничего. Долженъ клюнуть. Клюнетъ обязательно...

Я расчитывалъ, что меня вызовутъ дня черезъ два-три, и по всей вѣроятности, къ Гольману... Но въ тотъ же день вечеромъ въ баракъ торопливо и нѣсколько растерянно вбѣжалъ начальникъ колонны.

— Гдѣ тов. Солоневичъ... старшій... Иванъ?.. Васъ сейчасъ же требуютъ къ товарищу Успенскому...

Съ начальникомъ колонны у меня въ сущности не было никакихъ отношеній. Онъ изрѣдка дѣлалъ начальственныя, но безтолковыя и безвредныя замѣчанія, и въ глазахъ у него стояло: ты не смотри, что ты въ очкахъ... Въ случаѣ чего, я тебѣ такія гайки завинчу...

Сейчасъ въ очахъ начальника колонны не было никакихъ гаекъ. Эти очи трепались растерянно и недоумѣвающе. Къ "самому" Успенскому... И въ чемъ это здѣсь зарыта собака?.. Юра дипломатически и хладнокровно подлилъ масла въ огонь:

— Ну, значитъ, Ватикъ, опять до поздней ночи...

— Такъ вы, товарищъ Солоневичъ... пожалуйста ... Я сейчасъ позвоню въ управленіе, что я вамъ передалъ..

— Да, да я сейчасъ иду... — И въ моемъ голосѣ — спокойствіе, какъ будто прогулка къ Успенскому — самое обыденное занятіе въ моей лагерной жизни....