Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Говоря короче, начальство до начальника колонны — это крупныя непріятности, до начальника лагпункта — это возможность погребенія заживо въ какомъ-нибудь Морсплавѣ, Лѣсной Рѣчкѣ, Поповомъ островѣ, девятнадцатомъ кварталѣ... Начальникъ отдѣленія — это уже право жизни и смерти. Это уже право на разстрѣлъ.

И все это начальство мнѣ нужно обойти и обставить. И это при томъ условіи, что по линіи чисто административной — я былъ у ногъ не только Поккална, но и Левина, а по линіи "блата" — чортъ меня разберетъ... Я черезъ головы всего этого сногсшибательнаго начальства имѣю хожденіе непосредственно къ самому Успенскому, одно имя котораго вгоняетъ въ потъ начальника лагпункта... И развѣ начальникъ лагпункта, начальникъ колонны могутъ предусмотрѣть, что я тамъ брякну насчетъ воровства, пьянства, начальственныхъ процентныхъ сборовъ съ лагерныхъ проститутокъ, приписки мертвыхъ душъ къ лагернымъ столовкамъ и много, очень много другого?..

И вотъ, я сижу, болтая въ воздухѣ ногой, покуривая папиросу и глядя на то, какъ на лбу Левина уже выступили капельки пота...

Поккалнъ спохватывается, что матъ вѣдь оффиціально неодобренъ, слегка осѣкается и говоритъ мнѣ, какъ бы извиняясь:

— Ну, вотъ видите, тов. Солоневичъ, что съ этимъ народомъ подѣлаешь?..

Я сочувственно пожимаю плечами:

— Ну, конечно, тов. Поккалнъ, что подѣлаешь... Вопросъ кадровъ... Мы все этимъ болѣемъ...

— Ступайте вонъ, — говоритъ Поккалнъ Левину.

Левинъ пробкой вылетаетъ въ корридоръ и, вылетѣвъ, не дважды и не трижды возблагодаритъ Аллаха за то, что ни вчера, ни позавчера, ни даже третьяго дня онъ не подложилъ мнѣ никакой свиньи. Ибо, если бы такая свинья была подложена, то я не сказалъ бы Поккалну вотъ такъ, какъ сейчасъ:

— Что подѣлаешь... Вопросъ кадровъ...

А сказалъ бы:

— Что же вы хотите, тов. Поккалнъ... У нихъ въ кабинкѣ перманентное воровство и ежедневное пьянство...

Само собой разумѣется, что и объ этомъ воровствѣ, и объ этомъ пьянствѣ Поккалнъ знаетъ такъ же точно, какъ знаю и я. Поккалнъ, можетъ быть, и хотѣлъ бы что-нибудь сдѣлать, но какъ ему справиться, если воруетъ вся администрація и въ лагерѣ, какъ и на волѣ. Посадишь въ ШИЗО одного, другой на его мѣстѣ будетъ воровать точно такъ же — система. Поэтому Поккалнъ глядитъ сквозь пальцы. Но если бы я при Поккалнѣ сказалъ о воровствѣ вслухъ, то о томъ же воровствѣ я могъ бы сказать и Успенскому, такъ, между прочимъ... И тогда полетитъ не только Левинъ, но и Поккалнъ. Ибо въ функціи Успенскаго входитъ "нагонять страхъ". И, значитъ, въ случаѣ подложенной мною свиньи, вылетѣлъ бы товарищъ Левинъ, но уже не въ корридоръ, а въ ШИЗО, подъ судъ, на Лѣсную Рѣчку, въ гніеніе заживо. Ибо я, въ числѣ прочихъ моихъ качествъ, живой свидѣтель, имѣющій доступъ къ самому Успенскому...

И, придя домой и собравъ собутыльниковъ и соучастниковъ своихъ, скажетъ имъ товарищъ Левинъ, не можетъ не сказать въ интересахъ общей безопасности:

— Обходите вы этого очкастаго за двадцать пять верстъ съ правой стороны. Чортъ его знаетъ, какой у него тамъ блатъ и у Поккална, и у Успенскаго.

И буду я благоденствовать и не полѣзетъ никто ни въ карманы мои, ни въ рюкзакъ мой...

Въ результатѣ всего этого блата я къ 28 іюля имѣлъ: Двѣ командировки въ разныя стороны для себя самого, что было сравнительно несложно. Двѣ командировки на тотъ же срокъ и тоже въ разныя стороны для Юры, что было, при нашихъ статьяхъ и одинаковыхъ фамиліяхъ, чрезвычайно сложно и трудно. Два разовыхъ пропуска для насъ обоихъ на всякій случай... И, кромѣ того, этотъ блатъ по-просту спасъ намъ жизнь.

Какъ я ни обдумывалъ заранѣе всѣхъ деталей побѣга, какъ ни представлялъ себѣ всѣхъ возможныхъ комбинацій, я проворонилъ одну. Дорогу къ "укромному мѣсту" въ лѣсу, гдѣ былъ сложенъ нашъ багажъ, я прошелъ для развѣдки разъ десять. На этихъ мѣстахъ ни разу не было ни души, и эти мѣста не охранялись. Когда я въ послѣдній разъ шелъ туда, шелъ уже въ побѣгъ, имѣя на спинѣ рюкзакъ съ тремя пудами вещей и продовольствія, а въ карманѣ — компасъ и карту, я натолкнулся на патруль изъ двухъ оперативниковъ... Судьба.

Въ перспективѣ было: или арестъ и разстрѣлъ, или драка съ двумя вооруженными людьми, съ очень слабыми шансами на побѣду.

И патруль прошелъ мимо меня, не посмѣвъ поинтересоваться не только рюкзакомъ, но и документами.

Если бы я почему бы то ни было остался въ ББК, я провелъ бы эту спартакіаду такъ, какъ она проектировалась. "L'Humanite'" распирало бы отъ энтузіазма, а отъ Горькаго по всему міру растекался бы его подзаборный елей. Я жилъ бы лучше, чѣмъ на волѣ. Значительно лучше, чѣмъ живутъ квалифицированные спеціалисты въ Москвѣ, и не дѣлалъ бы ровно ни черта. Все это не очень красиво?

Все это просто и прямо отвратительно. Но это есть совѣтская жизнь, такая, какая она есть...

Милліоны людей въ Россіи дохнутъ съ голоду и отъ другихъ причинъ, но нельзя себѣ представить дѣло такъ, что передъ тѣмъ, какъ подохнуть, они не пытаются протестовать, сопротивляться и изворачиваться.

Процессами этого изворачиванія наполнены всѣ совѣтскія будни, ибо протесты и открытое сопротивленіе безнадежны.

Не нужно схематизировать этихъ будней. Нельзя представить себѣ дѣло такъ, что съ одной стороны существуютъ безпощадные палачи, а съ другой — безотвѣтные агнцы. Палачи — тоже рабы. Успенскій — рабъ передъ Ягодой, а Ягода — передъ Сталинымъ. Психологіей рабства, изворачиванія, воровства и халтуры пропитаны эти будни. Нѣтъ Бога, кромѣ міровой революціи, и Сталинъ пророкъ ея. Нѣтъ права, а есть революціонная цѣлесообразность, и Сталинъ единственный толкователь ея. Не человѣческія личности, а есть безличныя единицы "массы", приносимой въ жертву міровому пожару...

Административный вихрь, рожденный въ кабинетѣ Успенскаго, произвелъ должное впечатлѣніе на лагерную администрацію всѣхъ ранговъ. Дня черезъ три меня вызвалъ къ себѣ Поккалнъ. Вызовъ былъ сдѣланъ весьма дипломатически: ко мнѣ пришелъ начальникъ лагпункта, тов. Дорошенко, сказалъ, что Поккалнъ хочетъ меня видѣть и что, если у меня есть время, не откажусь ли я заглянуть къ Поккалну.

Я, конечно, не отказался. Поккалнъ былъ изысканно вѣжливъ: въ одномъ изъ приказовъ всѣмъ начальникамъ отдѣленій вмѣнялось въ обязанность каждую пятидневку лично и непосредственно докладывать Успенскому о продѣланной работѣ. А о чемъ, собственно, могъ докладывать Поккалнъ?

Я былъ столь же изысканно вѣжливъ. Изобразили докладъ Успенскому, и я сказалъ Поккалну, что для медгорскаго отдѣленія ему придется найти спеціальнаго работника. Я, дескать, работаю не какъ-нибудь, а въ масштабѣ всего ББК. Никакого такого работника у Поккална, конечно, и въ заводѣ не было. Поэтому я, снисходя къ Поккалновской административней слабости, предложилъ ему пока что услуги Юры. Услуги были приняты съ признательностью, и Юра былъ зачисленъ инструкторомъ спорта медгорскаго отдѣленія ББК — это было чрезвычайно важно для побѣга.