Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

И мнѣ показалось: вотъ если стать спиной къ сѣверу, то впереди окажется почти вся Россія: "отъ хладныхъ финскихъ скалъ", отъ Кремля, превращеннаго въ укрѣпленный замокъ средневѣковыхъ завоевателей, и дальше — до Днѣпростроя, Криворожья, Донбасса, до прокладки шоссе надъ стремнинами Ингуна (Сванетія), оросительныхъ работъ на Чуй-Вахшѣ, и еще дальше — по Турксибу на Караганду, Магнитогорскъ — всюду энтузіазмъ, стройка, темпы, "выполненіе и перевыполненіе" — и потомъ надо всѣмъ этимъ мертвое молчаніе.

Одинъ изъ моихъ многочисленныхъ и весьма разнообразныхъ пріятелей, передовикъ "Извѣстій", отстаивалъ такую точку зрѣнія: власть грабить насъ до копѣйки, изъ каждаго ограбленнаго рубля девяносто копѣекъ пропадаетъ впустую, но на гривенникъ власть все-таки что-то строитъ. Тогда — это было въ 1930 году — насчетъ гривенника я не спорилъ: да, на гривенникъ, можетъ быть, и остается. Сейчасъ, въ 1934 году, да еще на Бѣломорско-Балтійскомъ каналѣ, я усумнился даже и насчетъ гривенника. Больше того, — этотъ гривенникъ правильнѣе брать со знакомъ минусъ: Бѣломорско-Балтійскій каналъ точно такъ же, какъ Турксибъ, какъ сталинградскій тракторный, какъ многое другое, это пока не пріобрѣтеніе для страны, это — дальнѣйшая потеря крови на поддержаніе ненужныхъ гигантовъ и на продолженіе ненужныхъ производствъ. Сколько еще денегъ и жизней будетъ сосать этотъ заваливающійся каналъ?

Вечерѣло. Я пошелъ къ пристани. Тамъ не было никого. Я улегся на пескѣ, досталъ изъ рюкзака одѣяло, прикрылся имъ и постарался вздремнуть. Но сырой и холодный вѣтеръ съ сѣверо-востока, съ затона, холодилъ ноги и спину, забирался въ мельчайшія щели одежды. Я сдѣлалъ такъ, какъ дѣлаютъ на пляжахъ, — нагребъ на себя песку, согрѣлся и уснулъ.

Проснулся я отъ грубаго оклика. На блѣдно-зеленомъ фонѣ ночного неба вырисовывались фигуры трехъ вохровцевъ съ винтовками на изготовку. Въ рукахъ у одного былъ керосиновый фонарикъ.

— А ну, какого чорта ты тутъ разлегся?

Я молча досталъ свое командировочное удостовѣреніе и протянулъ его ближайшему вохровцу. "Мандатъ" на поѣздку до Мурманска и подпись Успенскаго умягчили вохровскій тонъ:

— Такъ чего же вы, товарищъ, тутъ легли, пошли бы въ гостиницу...

— Какую гостиницу?

— Да вотъ въ энту, — вохровецъ показалъ на длинное, стометровое зданіе, замыкавшее площадь съ сѣвера.

— Да я моторки жду.

— А когда она еще будетъ, можетъ, завтра, а можетъ, и послѣзавтра. Ну, вамъ тамъ, въ гостиницѣ, скажутъ...

Я поблагодарилъ, стряхнулъ песокъ со своего одѣяла и побрелъ въ гостиницу. Два ряда ея слѣпыхъ и наполовину повыбитыхъ оконъ смотрѣли на площадь сумрачно и негостепріимно. Я долго стучалъ въ дверь. Наконецъ, ко мнѣ вышла какая-то баба въ лагерномъ бушлатѣ.

— Мѣста есть?

— Есть мѣста, есть, одинъ только постоялецъ и живетъ сейчасъ. Я туда васъ и отведу — лампа-то у насъ на всю гостиницу одна.

Баба ввела меня въ большую комнату, въ которой стояло шесть топчановъ, покрытыхъ соломенными матрасами. На одномъ изъ нихъ кто-то спалъ. Чье-то заспанное лицо высунулось изъ подъ одѣяла и опять нырнуло внизъ.

Я, не раздѣваясь, легъ на грязный матрасъ и заснулъ моментально.

Когда я проснулся, моего сосѣда въ комнатѣ уже не было, его вещи — портфель и чемоданъ — лежали еще здѣсь. Изъ корридора слышались хлюпанье воды и сдержанное фырканье. Потомъ, полотенцемъ растирая на ходу грудь и руки, въ комнату вошелъ человѣкъ, въ которомъ я узналъ товарища Королева.

...Въ 1929-30 годахъ, когда я былъ замѣстителемъ предсѣдателя всесоюзнаго бюро физкультуры (предсѣдатель былъ липовый), Королевъ былъ въ томъ же бюро представителемъ ЦК комсомола. Группа активистовъ изъ того же ЦК комсомола начала кампанію за "политизацію физкультуры" — объ этой кампаніи я въ свое время разсказывалъ. "Политизація", конечно, вела къ полному разгрому физкультурнаго движенія — на этотъ счетъ ни у кого никакихъ сомнѣній не было, въ томъ числѣ и у иниціаторовъ этой "политизаціи". Въ качествѣ иниціаторовъ выдвинулась группа совершенно опредѣленной сволочи, которой на все въ мірѣ, кромѣ собственной карьеры, было рѣшительно наплевать. Впрочемъ, всѣ эти карьеристы и весь этотъ активъ имѣютъ нѣкую собственную Немезиду: карьера, въ случаѣ успѣха, стоитъ двѣ копѣйки, въ случаѣ неуспѣха, кончается "низовой работой" гдѣ-нибудь въ особо жизнеопасныхъ мѣстахъ, а то и концлагеремъ. Такъ случилось и съ данной группой.

Но въ тѣ времена — это было, кажется, въ концѣ 1929 года — активисты выиграли свой бой. Изъ двадцати членовъ бюро физкультуры противъ этой группы боролись только два человѣка: я и Королевъ. Я — потому, что физкультура нужна для того, чтобы задержать ходъ физическаго вырожденія молодежи, Королевъ — потому, что физкультура нужна для поднятія боевой способности будущихъ бойцовъ міровой революціи. Цѣли были разныя, но дорога до поры до времени была одна. Такъ въ нынѣшней Россіи совмѣщаются, казалось бы, несовмѣстимыя вещи: русскій инженеръ строитъ челябинскій тракторный заводъ въ надеждѣ, что продукція завода пойдетъ на нужды русскаго народа, коммунистъ строитъ тотъ же заводъ съ нѣсколько болѣе сложнымъ расчетомъ — его продукція будетъ пока что обслуживать нужды россійской базы міровой революціи до того момента, когда на 40.000 ежегодно выпускаемыхъ машинъ будетъ надѣто 40.000 бронированныхъ капотовъ, поставлены пулеметы, и сорокъ тысячъ танковъ, импровизированныхъ, но все же сорокъ тысячъ, пойдутъ организовывать раскулачиваніе и ГПУ въ Польшѣ, Финляндіи и гдѣ-нибудь еще, словомъ, пойдутъ раздувать міровой пожаръ — міровой пожаръ въ крови...

Такъ въ другой, менѣе важной и менѣе замѣтной, области дѣйствовалъ и я. Я организую спортъ — русскій или совѣтскій — какъ хотите. Въ томъ числѣ и стрѣлковый спортъ. Какъ будутъ использованы результаты моей работы? Для народа? Для углубленія "революціи въ одной странѣ"? Для "перерастанія россійской революціи въ міровую"? Я этого не зналъ, да, говоря честно, не знаю и до сихъ поръ. Вопросъ будетъ рѣшенъ въ какой-то послѣдній, самый послѣдній моментъ: и колоссальныя силы, аккумулированный на "командныхъ высотахъ", нынѣ экономически непроизводительныхъ, но все же колоссальныхъ, будутъ брошены: или на огромный, доселѣ невиданный, подъемъ страны, или на огромный, тоже доселѣ невиданный, міровой кабакъ?

Хвастаться тутъ нечего и нечѣмъ: то, что я сдѣлалъ для спорта — а сдѣлалъ многое — до настоящаго момента используется по линіи "углубленія революціи". Мои стадіоны, спортивные парки и прочее попали въ руки Динамо. Слѣдовательно, на нихъ тренируются Якименки, Радецкіе, Успенскіе. Слѣдовательно, объективно, внѣ зависимости отъ добрыхъ или недобрыхъ намѣреній моихъ, результаты моей работы — пусть и въ незначительной степени — укрѣпляютъ тотъ "мечъ пролетарской диктатуры", отъ котораго стономъ стонетъ вся наша страна...