Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Не люблю я, грѣшный человѣкъ, всѣхъ этихъ культуръ мѣстечковаго масштаба, всѣхъ этихъ попытокъ разодрать общерусскую культуру — какая она ни на есть — въ клочки всякихъ кисло-капустянскихъ сепаратизмовъ. Но фраза объ олухѣ Царя Небеснаго была сказана и глупо, и грубо. Глупо — потому что проф. Бутько, какъ онъ ни старался этого скрыть, былъ воспитанъ на томъ же Пушкинѣ, грубо потому, что олухомъ Царя Небеснаго Бутько, конечно, не былъ — онъ былъ просто провинціальнымъ романтикомъ. Но въ каторжной обстановкѣ УРЧ и прочаго не всегда хватало силъ удержать свои нервы въ уздѣ. Бутько обидѣлся — и онъ былъ правъ. Я не извинился — и я былъ неправъ. Дальше — пошло еще хуже. А вотъ — сидитъ человѣкъ и не спитъ — потому, что прикрылъ своимъ бушлатомъ кацапскаго юношу.

— Зачѣмъ же вы это, товарищъ Бутько? Возьмите свой бушлатъ. Я сбѣгаю въ палатку и принесу одѣяло...

— Да не стоитъ. Уже развидняться скоро будетъ. Вотъ сижу у печки и грѣюсь... Хотите въ компанію?

Спать мнѣ не хотѣлось. И отъ необычнаго возбужденія, вызваннаго коньякомъ и разговоромъ съ Чекалинымъ, и отъ дикой нервной взвинченности, и отъ предчувствія жестокой нервной реакціи послѣ этихъ недѣль безмѣрнаго нервнаго напряженія.

Мы усѣлись у печки. Бутько съ недоумѣніемъ повелъ носомъ. Я полѣзъ въ карманъ за махоркой. Махорки не оказалось: вотъ досада — вѣроятно, забылъ у Чекалина. А можетъ быть, затесалась подъ свертокъ съ икрой. Вытащилъ свертокъ. Газетная бумага разлѣзлась, и сквозь ея дыры виднѣлись комки икры. Подъ икрой оказался еще одинъ неожиданный подарокъ Чекалина — три коробки папиросъ "Тройка", которыя продаются только въ самыхъ привиллегированныхъ "распредѣлителяхъ" и по цѣнѣ двадцать штукъ — семь съ полтиной. Я протянулъ Бутько папиросы. Въ его глазахъ стояло подозрительное недоумѣніе. Онъ взялъ папиросу и нерѣшительно спросилъ:

— И гдѣ-жъ это вы, И. Л., такъ наклюкались?

— А что, замѣтно?

— Что-бъ очень — такъ нѣтъ. А духъ идетъ. Духъ, нужно сказать, добрый, вродѣ какъ коньякъ?

— Коньякъ.

Бутько вздохнулъ.

— А все потому, что вы — великодержавный шовинистъ. Свой своему — поневолѣ братъ. Всѣ вы москали — имперіалисты: и большевики, и меньшевики, и монархисты, и кто его знаетъ, кто еще. Это у васъ въ крови.

— Я вѣдь вамъ говорилъ, что великорусской крови у меня ни капли нѣтъ...

— Значитъ — заразились. Имперіализмъ — онъ прилипчивый.

— Лѣтописецъ писалъ о славянахъ, что они любятъ "жить розно". Вотъ это, пожалуй, — въ крови. Можете вы себѣ представить нѣмца, воюющаго изъ-за какой-нибудь баварской самостійности? А вѣдь языкъ баварскаго и прусскаго крестьянина отличаются больше, чѣмъ языкъ великорусскаго и украинскаго.

— Что хорошаго въ томъ, что Пруссія задавила всю Германію?

— Для насъ — ничего. Есть рискъ, что, скажемъ, Украину слопаютъ такъ же, какъ въ свое время слопали полабскихъ и другихъ прочихъ славянъ.

— Разъ ужъ такое дѣло — пусть лучше нѣмцы лопаютъ. Мы при нихъ, по крайней мѣрѣ, не будемъ голодать, да по лагерямъ сидѣть. Для насъ ваши кацапы — хуже татарскаго нашествія. И при Батыѣ такъ не было.

— Развѣ при царскомъ режимѣ кто-нибудь на Украинѣ голодалъ?

— Голодать — не голодалъ, а давили нашъ народъ, душили нашу культуру. Это у васъ въ крови, — съ хохлацкимъ упрямствомъ повторялъ Бутько. — Не васъ лично, вы ренегатъ, отщепенецъ отъ своего народа.

Я вспомнилъ о бушлатѣ и сдержался...

— Будетъ, Тарасъ Яковлевичъ, говорить такъ: вотъ у меня въ Бѣлоруссіи живутъ мои родичи — крестьяне. Если я считаю, что вотъ лично мнѣ русская культура — общерусская культура, включая сюда и Гоголя, — открыла дорогу въ широкій міръ — почему я не имѣю права желать той же дороги и для моихъ родичей... Я часто и подолгу живалъ въ бѣлорусской деревнѣ, и мнѣ никогда и въ голову не приходило, что мои родичи — не русскіе. И имъ — тоже. Я провелъ лѣтъ шесть на Украинѣ — и сколько разъ мнѣ случалось переводить украинскимъ крестьянамъ газеты и правительственныя распоряженія съ украинскаго языка на русскій — на русскомъ имъ было понятнѣе.

— Ну, ужъ это вы, И. Л., заливаете.

— Не заливаю. Самъ Скрыпникъ принужденъ былъ чистить оффиціальный украинскій языкъ отъ галлицизмомъ, которые на Украинѣ никому, кромѣ спеціалистовъ, непонятны. Вѣдь это не языкъ Шевченки.

— Конечно, развѣ подъ московской властью могъ развиваться украинскій языкъ?

— Могъ ли или не могъ — это дѣло шестнадцатое... А сейчасъ и бѣлорусская, и украинская самостійность имѣютъ въ сущности одинъ, правда невысказываемый, можетъ быть, даже и неосознанный доводъ: сколько министерскихъ постовъ будетъ организовано для людей, которые, по своему масштабу, на общерусскій министерскій постъ никакъ претендовать не могутъ... А мужику — бѣлорусскому и украинскому — эти лишніе министерскіе, посольскіе и генеральскіе посты ни на какого чорта не нужны. Онъ за вами не пойдетъ. Опытъ былъ. Кто пошелъ во имя самостійности за Петлюрой? Никто не пошелъ. Такъ и остались: "въ вагонѣ — директорія, а подъ вагономъ — территорія".

— Сейчасъ пойдутъ всѣ.

— Пойдутъ. Но не противъ кацаповъ, а противъ большевиковъ.

— Пойдутъ противъ Москвы.

— Противъ Москвы сейчасъ пойдутъ. Противъ русскаго языка — не пойдутъ. Вотъ и сейчасъ украинскій мужикъ учиться по-украински не хочетъ, говоритъ, что большевики нарочно не учатъ его "паньской мовѣ", чтобы онъ мужикомъ и остался.

— Народъ еще не сознателенъ.

— До чего это всѣ вы сознательные — и большевики, и украинцы, и меньшевики, и эсэры. Всѣ вы великолѣпно сознаете, что нужно мужику — вотъ только онъ самъ ничего не сознаетъ. Вотъ еще — тоже сознательный дядя... (Я хотѣлъ было сказать о Чекалинѣ, но во время спохватился)... Что ужъ "сознательнѣе" коммунистовъ. Они, правда, опустошатъ страну, но вѣдь это дѣлается не какъ-нибудь, а на базѣ самой современной, самой научной соціологической теоріи...

— А вы не кирпичитесь.

— Какъ это не кирпичиться... Сидимъ мы съ вами, слава тебѣ Господи, въ концлагерѣ — такъ намъ-то есть изъ-за чего кирпичиться... И если ужъ здѣсь мы не поумнѣемъ, не разучимся "жить розно", такъ насъ всякая сволочь будетъ по концлагерямъ таскать... Любители найдутся...

— Если вы доберетесь до власти — вы тоже будете въ числѣ этихъ любителей.

— Я — не буду. Говорите на какомъ хотите языкѣ и не мѣшайте никому говорить на какомъ онъ хочетъ. Вотъ и все.

— Это не подходитъ... Въ Москвѣ говорите — на какомъ хотите. А на Украинѣ — только по-украински.

— Значитъ, — нужно заставить?

— Да, на первое время нужно заставить.

— Большевики тоже — "на первое время заставляютъ".

— Мы боремся за свое, за свою хату. Въ вашей хатѣ дѣлайте, что вамъ угодно, а въ нашу — не лѣзьте...