Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

А Нетопырь отправляется за новой жертвой. Войдя к арестованным, он встает под лампой и начинает шарить глазами по комнате. Арестованные, прикинувшись спящими, внимательно следят за каждым его движением. Нетопырь чешет подбородок:

— Кто тут лесник — Хаджиев, что ли? Ага! Он уже в морге. А один из Пещеры — в Выче… Погодите, вы у нас все разговоритесь!

Нетопырь уводит с собой Илию Янева — друга Трендафила. У него допытываются, где знамя. Палачам стало известно, что девушки, вышивавшие знамя, передали его Илие.

— Все равно найдем, если даже оно у тебя в животе запрятано! — вертит головой Нетопырь. — Кишки выпущу, но найду!..

Илия знает: не в знамени дело, а в людях, поддерживающих связь с отрядом. Если он признается насчет знамени, то придется сказать и об остальном. Поэтому Илия отрицает все. Адъютант, замахнувшись, изо всех сил ударяет его кулаком в лицо. Илия, пошатнувшись, падает. Нос у него разбит, глаза заплыли, налились кровью. Илия прислоняется к стене, земля из-под ног куда-то уходит.

— Кому ты его передал?..

Илия не отвечает.

— Спрятал куда-нибудь? Куда?

— Ничего не знаю. Если бы оно было у меня, вы бы его нашли…

Его ударяют рукояткой пистолета по голове, и он падает ничком. И сознание больше к нему не возвращается.

В Брацигово арестованных продержали две недели. Теперь их на грузовиках возвращают в Батак.

Ясный день. Над селом сверкает яркое солнце, снег блестит, слепя глаза. Около здания школы довольно много людей. Они стоят бледные, молчаливые, кое-кто вытирает слезы.

Грузовики останавливаются перед зданием школы, и арестованным тотчас же все становится понятным. Каратели возвращаются из леса с еще одной отрезанной головой — партизана из Батака Петра Вранчева. Самодовольный унтер-офицер несет ее на шесте, в кровь стекает ему на шинель.

Арестованных заталкивают по двадцать человек в каждую комнату. Мужчин отдельно от женщин и детей. И так же, как в Брацигово, в каждой комнате днем и ночью стоит на посту часовой.

Следующей ночью на допрос вызывают Петра Янева. В коридоре он встречается со своей женой. Она обмирает, бледнеет как полотно, в молчаливом оцепенении смотрит на него, а он стоит перед нею со связанными руками, с почерневшим, изможденным лицом. Один ус у него вырван, и над губой чернеет запекшаяся кровь.

— А-а-а, да что же они с тобой сделали!

Это не слова, а стон.

— А ну тихо! — угрожающе рявкает жандарм.

— Ничего. Будем живы — не помрем, — отвечает жене Петр. — Что с детьми, со стариками?..

Тетка Николина колеблется.

— Все здесь… И отец, и мать, и дети, и деверь с женой… Арестовали нас в ту же ночь…

— Значит, в доме никого? А кто присмотрит за скотиной?..

Как сказать ему, что дома больше нет, что на его месте теперь груда пепла?..

«Черный капитан» подходит и прислушивается к разговору. Он постукивает нагайкой по сапогу и смеется:

— Впервые слышу, чтобы коммунист заботился о частной собственности!..

Кровь бросается Петру в голову, у него сводит лицо. Капитан поворачивается к тетке Николине:

— Если кто и останется из твоего рода, то ему придется начинать с пустого места… Уведите их!

И их уводят: его в комнату для допросов, а ее в подвал.

Наступает ночь. Потом снова рассвет. Чьи-то руки протягивают бабке Петре отрезанную голову. Лицо наклонившегося над ней человека расплывается в тумане. Когда туман рассеивается, она понимает, что перед нею вовсе не кошмарное видение.

— Полюбуйся на своего зятька. Вот он, Атанас Кынев! Правда, он не весь тут, но нам хватит и головы!

Бабка Петра, покачиваясь, беззвучно оплакивает того, чья почерневшая голова лежит сейчас у нее на коленях. Господи, да люди ли они? Разве люди охотятся за головами своих братьев? И разве можно про них сказать: «Они не ведают, что творят!»

Подходят другие жандармы. Один из них запихивает сигарету в рот Атанасу Кыневу. Издевательства продолжаются и после его смерти. Бабка Петра стискивает зубы и проклинает час, когда родилась…

…Трендафил продолжает молчать. Нет, он не потянет за собой других. Капитан зол на жандармов за то, что они не могут развязать арестованному язык. Уже все перепробовали, остается лишь одно средство. Капитан Динев приказывает привести бабку Катерину — мать Дафчо. С дрожью в сердце входит она в кабинет. В руках держит узелок с бельем. Дед Ангел велел ей взять с собой белье — на случай, ежели сыну придется помереть.

Дафчо останавливается на пороге и пытается улыбнуться. Но это лишь подобие улыбки — просто от боли у него слегка дрожат уголки губ. Под правым глазом у Дафчо огромная ссадина, щека превратилась в сплошной синяк. Пальто висит на нем как на вешалке. Бабка Катерина хочет броситься к сыну, но ноги у нее подкашиваются, и она остается стоять на месте с протянутыми к сыну руками. Острая боль пронзает ей сердце.

Трендафил подходит к ней, и она хватает его за плечи, чувствуя, что вот-вот разрыдается и закричит.

— Что же это будет, сынок? — едва шепчет она.

— Не знаю, мама… А о брате не тревожься. Раз его уже перевели в тюрьму, значит, самое страшное миновало…

Капитан сердито кашляет и отходит к письменному столу. Берет толстую папку и потрясает ею:

— Тут о нем собран достаточный материал, чтобы без суда повесить… Ему может помочь только одно: полное признание…

Глаза бабки Катерины наполняются ужасом. Она в растерянности поворачивается к сыну и, вздохнув, прижимается лицом к его ладони.

— Чем плакать многим матерям, лучше пусть плачет одна… — шепчет Трендафил.

Капитан приказывает, чтобы его снова связали и увели…

Дом Яневых превращен в груду пепла и головешек. Приходит черед домов Чаушевых, Клинчевых и Пелевых. Март на дворе. Уже расстреляны все схваченные партизаны. Сотни батакчан — мужчин, женщин, детей и стариков — высланы в различные края страны. Димитра Хаджиева и Димитра Цурева увезли в Пловдив, а оттуда в Фердинандово. Палачи надеются через них раскрыть связи отряда с Пловдивом и пловдивскими селами. Позже, в начале апреля, их вместе с четырьмя коммунистами из Пазарджика поведут на расстрел. Димитр Хаджиев и еще один приговоренный к расстрелу сумеют в последний момент развязать себе руки и бежать. Цурева и остальных расстреляют из автоматов и зароют в лесу у Фердинандово.

Арестованных в Батаке переводят в помещение столярного училища. В помещении школы остается только жандармская рота капитана Динева.

17 марта капитан звонит по телефону командиру карательного отряда в Брацигово и докладывает, что все дела в Батаке закончены:

— В список под кодовым названием «Автомат» включено семь человек. Кроме известных руководителей Рабочей партии и РМС я включил в него Димитра Клинчева, тридцати четырех лет, работавшего в лесничестве. Он принимал в своем доме Георгия Чолакова, Илию Чаушева и других подпольщиков. Регулярно снабжал их продуктами и одеждой. Арестован в прошлом месяце двадцать второго числа. Включил также Тодора Чаушева, сорока шести лет, работника лесничества, коммуниста. Он давал приют подпольщикам, в том числе вышеупомянутым. Снабжал их продуктами, одеждой и оружием. Отдал им свою печку. Арестован моими агентами в прошлом месяце двадцать второго числа. Включил и Ивана Зафиркова, тридцати четырех лет, возчика в хозяйстве «Тырновица». Возил партизанам соль, муку, одежду и прочее. Арестован в прошлом месяце двадцать пятого числа…