Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Судьи — люди образованные, но странные. Петру Велеву из Пещеры они вынесли четыре смертных приговора: раз приговорили к расстрелу, три раза к повешению — а ему хватило бы и одного. После 9 сентября эти приговоры отменили, но Петр был уже мертв…

Два первых смертных приговора ему вынесли в тридцать третьем и тридцать четвертом годах. С той поры утекло много воды. Тех, кто знал об этом, или нет уже на свете, а кто еще жив, позабыл подробности. Хорошо еще, что сохранились судебные дела…

Когда я перелистывал пожелтевшие страницы, во мне росло глухое возмущение против тех, кто их заполнял. Ни одного живого слова! Ни намека на живое чувство! Изъеденные молью души! Люди, своей кровью пишут историю, а писари лишнего слова не вымолвят, не допустят, чтобы хоть между строчками проскользнуло что-то человеческое…

9-й пехотный полк выстроили для вечерней поверки. На левом фланге — нестроевая рота, в которой собрали неблагонадежных.

— Поверку начать! — скомандовал дежурный офицер.

В наброшенной на плечи защитного цвета накидке он вышагивал под оголенными ветвями старых каштанов и взглядом ощупывал строй солдат.

— Первый, второй, третий!..

Солдатские голоса разрывали тишину.

Поверка закончилась. Дежурный офицер остановился посредине плаца, фельдфебели и унтер-офицеры по очереди подходили отдавать рапорт.

— В хозяйственной все в порядке? — спросил дежурный фельдфебеля нестроевой роты.

— Так точно, господин подпоручик. Происшествий нет, — вытянулся фельдфебель.

— Смотри в оба!

— Так точно, господин подпоручик! Смотрю в оба…

Трубач подал сигнал. Роты сделали поворот и направились к окрашенным желтой краской казармам. Перед входом в казармы строй распался — одни вошли в помещение, другие свернули к уборным. Один солдат, темноглазый, с курчавыми волосами, отошел в сторонку и ловко перелез через высокую кирпичную ограду. На темной улице его встретил молодой человек в солдатских бриджах без кантов и рыжем тулупе с поднятым воротником.

— Ты задержался! Я боялся, что тебе не удастся ускользнуть, — сказал он и повел солдата во двор заброшенного дома.

— Пришлось дождаться конца вечерней поверки… Как только рапорты дежурному отданы, все сразу успокаивается, — ответил солдат. — Товарищи согласились?

Тот не ответил, а выглянул из-за забора и осмотрел улицу.

— Сейчас как раз подходящий момент, — заговорил торопливо солдат. — Новобранцы с первого дня должны убедиться, что и в казарме есть коммунисты…

— Я спрашивал Сашу Димитрова [17] Секретарь ЦК РМС. Погиб в 1944 году. … Он одобряет, — ответил молодой человек. — Вот тебе флаг, а это листовки. Мы приготовили сто штук… Но это большой риск для тебя.

Солдат запихнул пакет под куртку и, не замеченный часовыми и ночным патрулем, пробрался обратно в казарму…

Уже последние солдаты укладывались спать. Гасили свет. Оставили только одну лампу — у выхода. Под ней сонно тер глаза дневальный.

Темноглазый солдат притворился, что заснул, но ему было не до сна — под своей постелью он спрятал красный флаг с серпом и молотом и нелегальные листовки. Разве тут уснешь?

Перевалило за полночь, дневальные сменялись один за другим, а солдат все ждал, когда удастся незаметно ускользнуть. В голове шумело, на лбу выступил холодный пот, губы пересохли.

Наконец дневальный присел на свою койку, облокотился на спинку и закрыл глаза. Тогда солдат приподнялся, осмотрелся вокруг, тихо встал. Оделся, набросил на плечи куртку и вышел во двор…

Через полчаса трубач сыграл утреннюю зо́рю. Зажглись лампы, усатые фельдфебели и унтер-офицеры размахивали ремнями и считали до десяти…

Самые проворные солдаты уже бежали в умывальные.

— Листовки! — крикнул кто-то из умывальной, расположенной напротив помещения специальной роты. — Смотрите — листовки!..

Длинный как жердь ефрейтор взял одну и прочел:

«Долой войну! Привет Красной Армии! Да здравствует БКП и РМС! Последуем примеру русских братьев!»

В дверях умывальной показался богатырского роста солдат со шрамом на подбородке; он был в накинутой на плечи шинели, с полотенцем и мылом в руках. Приблизившись вплотную к своим товарищам, прошептал:

— Красный флаг! Перед штабом… На проводах висит!..

Все бросились к штабу. Туда уже примчались солдаты и из других рот. Они толпились, шумели. Одни, посмелее, хвалили того, что вывесил флаг, другие молчали, а третьи незаметно ускользнули обратно, в помещение своих рот, решив, что в таком деле лучше держаться подальше.

Из штаба выскочил дежурный офицер, без шинели, без шапки, в расстегнутом кителе, и опешил — на проводах развевался красный флаг, а на нем — серп, молот и большие буквы: «СССР». Офицер потянулся было к пистолету, но рука его повисла в воздухе.

— Марш в помещение! Быстро! Унтер-офицер, где ротные фельдфебели? — закричал он на своего помощника.

Унтер-офицер застыл в стойке «смирно».

— Собирают листовки, господин подпоручик… Их нашли во всех ротных умывальных, возле главной аллеи, на северном дворе и перед кухней…

Солдатская масса гудела.

— Чего рты разинули! Марш в помещение! — кричал дежурный. — Унтер-офицер, первым делом снять эту тряпку! Обыскать помещения, нет ли там припрятанных листовок…

Солдаты разошлись, и казарма притихла в предчувствии чего-то недоброго. Помощник дежурного побежал за лестницей и людьми, которые сняли бы флаг, а фельдфебели разошлись по помещениям.

Солнце уже осветило пловдивские холмы. Фабричные трубы за рекой выпускали в небо бесконечные шлейфы дыма. Неподалеку от сахарного завода пыхтел паровоз. Над старым городом разносился гул фабричных сирен…

Пролетка командира полка раньше обычного протарахтела по булыжнику главной аллеи и остановилась перед штабом. Смущенный дежурный офицер подошел с рапортом, но командир его остановил:

— Что вы делаете, подпоручик! Хотите, чтобы вся казарма увидела вашу беспомощность? Зайдите ко мне в кабинет…

Офицеры заторопились в штаб. Через широкие ворота вошли двое одетых в штатское, держа руки в карманах. Их невыразительные лица казались столь же похожими, как и их шляпы.

Командир, офицеры и двое гражданских долго оставались в штабе, потом появились перед входом в казарму; подняв голову к проводам, осмотрели стены… Дежурный офицер что-то объяснял, начальник разведки полка размахивал руками, командир задавал какие-то вопросы…

Прежде всего вызвали солдат из караула и их начальников, стали расспрашивать, но никто из них ничего не мог объяснить.

— Никого не выпускать из казармы! — приказал командир. — Арестовать всех заподозренных!