Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Хотя он считался способным учеником, отец забрал его из школы, потому что не было денег платить за обучение, и отправил учиться портняжному мастерству: сначала в Пещеру, а во время кризиса — в Кырджали и затем в Софию. Петр учился ремеслу, но когда стал мастером, понял, что иглой и ниткой этот мир не переделать, и пошел по иному пути — пути профессионального революционера.

— С той поры я почувствовал себя человеком, да и другие стали меня уважать… — закончил он и встал, чтобы посмотреть, сколько набралось воды.

Через несколько дней Петр, Илия Чаушев и я отправились к нашему связному в пещерский санаторий Святой Константин. День стоял жаркий, душный, но к вечеру небо потемнело, облака спустились совсем низко. Ночь наступила черная, тревожная. Над вершинами за Батаком засверкали молнии. Гулкие раскаты грома огласили дальние леса…

Не успели мы пройти и полпути, как разыгралась гроза. Деревья гнулись под порывами ветра. Высокий папоротник на полянах полег. Молнии время от времени прорезали черное небо. Хлынул дождь. Где укрыться?

После полуночи, промокнув до нитки, мы добрались до санатория. Пересекли шоссе и притаились в темном овраге. Петр Велев оставил нас и отправился искать человека, с которым нам предстояло встретиться.

Буря кончилась так же внезапно, как и началась. Облака стали рассеиваться, и ветер погнал их на восток. То тут, то там замерцали звезды. С Илией Чаушевым мы нашли место поровнее и, мокрые и продрогшие, улеглись вздремнуть.

Петр вернулся на рассвете. Принес немного хлеба, повидла и старую шерстяную фуфайку.

— Сними мокрую рубашку и переоденься. — Он подал мне фуфайку.

— А почему я? И на тебе сухой нитки нет, и Илия весь мокрый, — возразил я, хотя мне очень хотелось согреться.

Долгие годы, проведенные в тюрьме в ожидании исполнения смертного приговора, сделали Петра раздражительным, и теперь он резким движением швырнул фуфайку мне в руки.

— На Илие сукно, я в бурке, а ты отправился в дорогу, как жених!..

Наступила осень, и наш отряд переместился в большие леса. Туда пришли и кричимские партизаны. Мы объединились. Зиму провели в землянках, а в начале марта разошлись в разных направлениях для выполнения задач, казавшихся нам очень легкими, но, как выяснилось, почти невыполнимых. Наши с Петром Велевым пути разошлись, и мы снова встретились только в июне.

К тому времени пещерцы перестали гордиться своим земляком-царедворцем. Этого человека, несколько лет перед этим занимавшего пост премьер-министра Болгарии, просто забыли. Город жил легендами о Петре. Преследуемый в течение двух лет целой армией агентов, полицейских и солдат, не раз попадавший в окружение и под ураганный огонь, он оставался неуловимым и невредимым. Люди понаивнее верили, что его пуля не берет. Но полиция этому не верила.

— Знаем мы эти басни, — говорил начальник полиции Гылыбов. — Я так с ним расправлюсь, что те, кто лишнее болтают, язык прикусят…

Через несколько дней Гылыбов вызвал из Пловдива специалиста по борьбе с подпольщиками и провел с ним целый день. Никого больше не вызывал, никуда не выходил, даже обед им в кабинет принесли. Только раз служащий вошел к ним с кипой бумаг — тут было десятка два досье. Пловдивчанин уехал только к вечеру.

На следующий день Гылыбов вызвал своих помощников и приказал им взять под усиленное наблюдение младшего брата Петра Велева — Бориса…

— Меня интересует не только то, встречается ли он с братом, но и его характер, его слабости… И не тяните с этим делом.

Агенты приступили к работе. Один из людей Гылыбова втерся в доверие к Борису, стал его приятелем. Прошло некоторое время, и Гылыбов приказал арестовать Бориса.

— Арестовать, но чтобы никто этого не видел и не слышал! Головой отвечаете, — уточнил он приказ.

Бориса ввели в кабинет. Гылыбов поднялся, заложил руки за спину, потянулся и дал знак арестованному сесть. Встал перед ним, похрустывая суставами пальцев — привычка, сохранившаяся с тех пор, когда он сам истязал свои жертвы. Арестованный побледнел, глаза его наполнились ужасом, он зажмурился…

— Сколько раз ты встречался с братом?

Арестованный молчал. У него дрожали руки, и он стиснул их между коленями. Гылыбов начал выгибать пальцы левой руки, прислушиваясь, как хрустят суставы. Он делал вид, что забыл о существовании арестованного, на самом же деле выжидал момента, когда страх еще сильнее овладеет этим слабохарактерным человеком.

— Тебе дорога жизнь? — спросил Гылыбов.

Арестованный кивнул.

— Дорога… Но когда ты пошел по стопам своего брата, то об этом не подумал… — сказал Гылыбов и обратился к своим подручным: — Обработайте его, а ночью заройте среди камней на Малиновом холме.

— Нет, нет! — вскочил арестованный. — Я все скажу…

— Словами жизнь не выкупишь. Мы и так все знаем. Уведите его!

Арестованный поднял руки и закричал:

— Подождите! Умоляю!.. Чего вы от меня хотите?..

От него потребовали самого страшного — чтобы он убил брата. И Борис согласился. Он должен был застрелить его из пистолета при первой же встрече, но предателю этот план не понравился. Его брат смелый, очень ловкий и легко сможет его обезоружить. К тому же сразу станет ясно, кто убийца.

Гылыбов взял сигарету, чиркнул спичкой, но она догорела у него в руках, а он так и не прикурил.

— И я не люблю грубой работы, — сказал он. — Пожалуй, яд — более подходящее средство…

В последние дни июня Петр повел к Пещере нескольких партизан. Ночью возле старой электростанции они встретились со связными Гавраилом Йордановым и Николой Галановым. Закончив дела, пещерцы собрались возвращаться, но Петр их задержал. Расспросил об отце, о брате Борисе.

— Отцу твоему нездоровится. Ослабел он, исхудал. С трудом выходит на работу, — ответил Галанов и замолчал.

Петр снова спросил о брате. Галанов кепкой прикрыл рот и глухо закашлялся. Где-то крикнула сойка. Гавраил повернулся к товарищу, сверкнув в темноте глазами:

— Скажи ему! Зачем молчать!

Галанов перестал кашлять и нахлобучил кепку на голову.

— Борис завел дружбу с писарем уездного управления полиции… Сдается мне, совесть у него нечиста.

— Не хочешь ли ты сказать, что он стал провокатором? — прервал его Петр.

Галанов не ответил. Над головой кружила летучая мышь. Гавраил отодвинулся, и из-под его ног покатился в реку камень.

— Ваши подозрения страшны… — проговорил Петр. — Не верю, чтобы мой брат связался с теми, кто хотел отправить меня на виселицу.

Не послушавшись товарищей, Петр в ту же ночь дал брату знать о себе, а тот — сразу же в полицию. Сообщил все, о чем говорил с Петром.

— Ты предложил ему новую встречу? — нетерпеливо спросил Гылыбов.