Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Борис закрыл ладонями лицо и хотел сесть, но полицейский схватил его за руки.

— Договорился ты с ним о новой встрече или нет? Если ты провалил мой план — держись!

— Договорился… — чуть слышно ответил Борис.

— Где?

— На винограднике за казармой…

Гылыбов радостно прищелкнул пальцами, приказал отвести Бориса отдохнуть, а затем заняться его подготовкой. Оставшись один, позвонил в Пловдив, сообщил о готовящейся операции.

— Велев наконец обнаружен, — доложил Гылыбов какому-то начальнику. — Операция состоится сегодня ночью. Дело верное. Хлебцы мне нужны к обеду… Вышлите с мотоциклистом.

С утра Петр и Георгий Шулев, широкоплечий парень из Каменицы, оставив других партизан в лесу, отправились на виноградник. Как и было условлено, после обеда к ним явился Борис. Он принес им повидла и четыре небольших хлебца.

Петр и Георгий сразу же нарезали один из них — уж очень проголодались. Предложили и Борису ломтик, но тот сказал, что торопится: должен идти в кино с писарем полицейского управления.

— Я специально это придумал, чтобы полиция меня не заподозрила. Если опоздаю, начнут сомневаться…

Борис обещал на следующий день принести еще хлеба, попрощался и быстро спустился в город.

Не прошло и четверти часа после ухода Бориса, как оба партизана почувствовали озноб. Свело пальцы рук и ног. В глазах помутилось. Спазмы постепенно охватили все тело. Сковало челюсти.

Георгий выпил воды, и у него сразу же началась рвота. Ему стало совсем плохо, он упал. Петр чувствовал себя лучше и пошел к лесу, где их ждали остальные. Расстояние небольшое, а он шел несколько часов. Когда добрел до партизан, миновала полночь. А предстояло еще возвратиться, чтобы вынести Георгия.

В обратный путь с Петром пошел Тодор Узунов — Никита. Они спешили, но пришли на виноградник только на рассвете. О возвращении в лес не могло быть и речи, и, несмотря на очевидную опасность, они решили провести на винограднике весь день.

Накануне Тодор ничего не ел. Он попросил Петра дать ему немного хлеба, и тот дал — ему казалось, что они отравились черешней, которую ели перед тем, как взялись за хлеб, принесенный Борисом. Виноградник принадлежал его отцу, и он решил, что полиция опрыскала черешню отравой. Тодор отрезал себе четвертушку хлебца, а остальное оставил товарищам.

Вскоре и Тодор ощутил озноб и боль в желудке. Он побледнел, потом посинел. Принесли воды, но и это не помогло. В это время возле виноградника проходил солдатский патруль. Чтобы до патруля не донеслись стоны Тодора, ему прикрыли рот кепкой. Он корчился и стонал, а потом затих. К утру он был мертв.

Петр и Георгий начали ножами рыть могилу, но тут заметили агента Козарова. Следом за ним шло несколько полицейских. Они шли уверенно — яд надежное средство. Петр выстрелил, свалил Козарова. Продолжая бой, партизаны отступили в лес…

Они вернулись в отряд пожелтевшие, опухшие, с кругами под глазами, едва передвигая ноги. Петр опустился на землю и прошептал:

— Нас отравили… Тодор…

Больше он ничего не смог объяснить, но мы поняли, какая участь постигла Тодора.

— Брат брата травит!.. — дрогнувшим голосом добавил наконец Петр.

Командир отряда Дед взял из рук Петра хлебец и спросил:

— Хлеб отравлен?

— Да…

— Отправим в Пловдив на исследование.

— Надо отправить, — поддержал его Петр.

Через несколько дней пришло подтверждение: «В хлебе обнаружен стрихнин».

Лагерь отряда в глубоком овраге над Пещерой мы назвали Никитиным биваком в память о Никите — Тодоре Узунове, жертве гнусного предательства.

Мы приговорили предателя к смерти, но тот исчез из Пещеры. После 9 сентября его арестовали и судили, но в народный трибунал явились его близкие и, рыдая, просили для него пощады. Ведь Петр погиб, и он остался единственным сыном деда Анастаса. Судьи проявили снисхождение. Борис провел в тюрьме несколько лет и сейчас живет в соседнем с Пещерой селе — жалкий и презираемый людьми.

«В ночь на 6 октября 1943 года в 19 часов группа подпольщиков, состоящая примерно из 60 человек, среди которых замечены и две женщины, совершила нападение на санаторий Святой Константин Пещерского района и на второй строительный участок, — рапортовал в Пловдив начальник пещерской полиции. — Они собрали всех находившихся там людей, и скрывающийся от властей Петр Велев из Пещеры произнес перед ними речь, в которой заявил, что вскоре они встретятся как равноправные граждане в городе, что они представляют Отечественный фронт, борющийся за свободу и справедливость».

Группа, совершившая нападение, состояла не из шестидесяти человек, как писал Гылыбов, а только из десяти — двенадцати. Командовал нами Петр. За эту операцию его в третий раз приговорили к смертной казни.

Весь день перед операцией мы провели в крутом овраге у открытого источника санатория. Там, на сухом склоне оврага, в течение дня мы вырыли и подготовили два больших тайника для продуктов и оружия, которое предполагали изъять у охраны санатория, лесного хозяйства и строительного участка.

На санаторий мы нагрянули в сумерках. По шоссе, вдоль которого выстроились аккуратные, разбросанные среди сосен виллы, двигались отдельные фигурки гуляющих. Охрана этих вилл и лесхоза не оказала сопротивления. Мы действовали быстро, и никто из них не знал, сколько нас, партизан.

Мы отвели арестованных в одну из вилл. Там же собрались все отдыхающие и рабочие строительного участка. Мы занялись переноской захваченного оружия, продуктов и одежды в тайник, а Петра Велева уговорили выступить перед людьми.

— Я не гожусь для этого, но если нет никого другого, так и быть — выступлю, — проворчал он уходя.

Петр действительно не любил выступать: он предпочитал словам дело.

В полночь мы ушли из санатория. Путь предстоял долгий, а мы валились с ног от усталости. В тайник пришлось перетаскать по нескольку тяжелых мешков, да и в дорогу мы нагрузились так, что из-за рюкзаков нас едва было видно.

Юркий и ловкий Петр повел нас по известным только ему одному тропам. В дороге он не дал нам ни разу отдохнуть.

— До рассвета нам нужно обойти Пещеру. Только тогда мы будем в сравнительной безопасности.

Спускаться по крутому склону, когда ты порядком нагружен, истинное мучение: ломота в пояснице, дрожь в ногах…

На рассвете мы пересекли шоссе между Раделово и Пещерой и выбрались из молодого дубняка. Перед нами раскинулось Брацигово, повеяло запахом сохнущих табачных листьев. Мы быстро перешли через табачные плантации и свернули в кусты между железнодорожной линией и шоссе, ведущим из Пещеры на станцию Кричим. Город остался позади нас на расстоянии получаса пути.

— Здесь гораздо безопаснее! — решил Петр. — Полицейские станут искать нас в лесу. Им и в голову не придет, что мы у них под самым носом.