Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Этими словами завершил рассказ друг Бакырджии. Он имел в виду Черного капитана и его людей. Жестокие это были люди, алчные к власти и деньгам. Слова о царе и Болгарии не сходили с их уст, но они совершенно не задумывались над тем, что и царь, и их Болгария давно уже были мертвы для народа, опротивели ему, а народ — это не бессловесное животное, которое можно стреножить, и не новомахлевский буковый лес, по которому можно пройтись с топором и мертвым сложить его у дороги. Узловатые корневища пустил он в землю, и горячая, пенистая кровь течет в его жилах, так что никакие кровавые ветры не могут его сломить или уничтожить.

Каждое село встречало своих партизан — только Батаку некого было встречать. Целый день мы простояли на шоссе неподалеку от села с цветами в руках. Все надеялись, что, может быть, хоть кто-нибудь остался в живых.

Вернулись домой только с наступлением темноты. Некоторые повесили на воротах черный траурный креп. Мама и тетя Недялка спорили: как, говорят, хоронить их, может, они живые. И отправились вместе с другими женщинами расспрашивать в Пещере, Брацигово, Лыджене и других местах.

Ожидая их возвращения, бабушка Вана которую ночь подряд не смыкала глаз. Она сидела на стуле и в каждом шорохе пыталась распознать шаги отца и дяди. В своей морщинистой руке она сжимала большую золотую монету.

— Я ее отдам, — объявила она, — в награду за добрую весть тому, кто первым скажет, что наши герои живы…

На третий день мама и тетя вернулись. Бабушка встала, в глазах ее застыл вопрос.

Мама не знала, что ей сказать. Она хотела, чтобы та сама поняла ее без лишних слов, но бабушка произнесла:

— Да скажи хоть что-нибудь, обмани на худой колец!

Мама ответила:

— Теперь уж без обмана… Нигде никого нет…

Бабушка Вана привалилась к стене, ее не успели поддержать, и она соскользнула на пол. Мама нагнулась над ней, приподняла голову, но бабушка была уже мертва. Я вскрикнул и выскочил во двор. Убежал в сад, бросился на траву и разрыдался…

…Все началось в тот сентябрьский день 1941 года, когда над Батаком раздались первые выстрелы.

Однажды утром мой друг Гошо Гарабитов вызвал меня из дому и предложил пойти на лесопилку за деревянными планками. Из них мы делали клетки для голубей и деревянные мечи. Я захватил кусок хлеба, выкатил тележку на четырех колесиках, и мы пошли вдоль реки.

Проскользнули между штабелями бревен и досок, сваленных у лесопилки, но сторож нас заметил.

— Вот я вас сейчас! — закричал он.

Тогда мы побежали к селу, тележки подпрыгивали за нами. Запыхавшись, мы остановились и спрятались в саду. Затеяли какую-то игру и не заметили, откуда появились полицейские. Их вел Мерджан. Он дал мне подзатыльник, обругал за что-то моего отца, и полицейские пошли дальше, к лесопилке.

Я вернулся домой, хотел пожаловаться на Мерджана, но заметил, что отец чем-то раздражен. В комнате находился и мой брат Георгий, ученик Пещерской гимназии. Они не обратили на меня никакого внимания и продолжали свой разговор. К моему удивлению, они говорили о полицейских. Георгий только что видел их перед домом Стоимена и слышал, что они хотят арестовать Тодора Коларова.

— Они пошли на лесопилку, — вмешался я.

Отец положил сигарету в пепельницу.

— Когда ты их видел?

— Только что… Мы с Гошо Гарабитовым играли в саду недалеко от лесопилки… Они прошли мимо сада.

— А-а-ах! Тодор, наверно, на лесопилке. Они его схватят!.. — проговорил отец, стукнув кулаком по колену.

Он немного подумал, а потом велел моему брату пойти в кофейню.

— Там меня ждут твой дядя Илия, Никола и Георгий Чолаковы. Скажи им, чтобы зашли ко мне.

Через десять минут они пришли и начали оживленно разговаривать. На меня никто не обращал внимания, словно я не существовал. Немного погодя Никола Чолаков повернулся к брату и сказал:

— Беги к Георгию Ванчеву. Скажи ему, что полиция хочет арестовать Тодора Коларова. Мы пойдем туда же, на лесопилку. Пусть Георгий нас догоняет…

Щелкнули предохранители пистолетов. Никола Чолаков сунул в карман гранату, и они пошли. Мама и тетя Недялка догадались, что происходит, и собрались идти за ними, но дядя Илия остановил их.

— Оставайтесь здесь! — строго приказал он. — Кто-то должен остаться и присмотреть за детьми…

Дядя Илия пошел вслед за отцом и Чолаковыми.

Тетя Недялка ушла в свою комнату. Мама присела к столу, косынка сползла ей на плечи, она хотела ее поправить, но руки бессильно опустились на колени.

Я ничего не понимал, но общая тревога передалась и мне. Мои глаза наполнились слезами. Мама привлекла меня к себе, вытерла лицо, потом сразу поднялась.

— Незачем нам здесь оставаться! — сказала она тете. — Пойдем за ними следом, как будто мы в сад собрались.

Наш сад находился поблизости от того места, где похоронены погибшие во время восстания [18] Речь идет об Апрельском восстании против турок в 1876 году. . Мама и тетя взяли с собой мешки, и мы втроем вышли из дому.

Отца и Георгия Чолакова мы увидели за сеновалом на краю села. Они рассердились, заметив нас. Георгий Чолаков замахал пистолетом, требуя, чтобы мы вернулись домой.

Мама и тетя спрятались в саду, я — с ними. Они были очень озабочены и, казалось, даже забыли обо мне.

Только мы вошли в сад, как на дороге с лесопилки показались полицейские. Тодор Коларов шел впереди них. Георгий Чолаков появился из-за стены старого сеновала и что-то им сказал. Полицейские схватились за свои пистолеты. Раздалось несколько выстрелов. Это стрелял мой отец. Мерджан уткнулся лицом в землю. Один полицейский опустился на колени и поднял руки. Но старший из них выхватил свой пистолет и прицелился в наших. Чолаков набросился на него, схватил за руку и вывернул ее за спину, но и сам лишился возможности стрелять. Они сцепились в схватке. Полицейский орал благим матом. Чолаков крикнул что-то моему отцу. Отец вскочил и бросился ему на помощь. Прозвучали еще два-три выстрела, и старший полицейский свалился на землю. Вскоре после этого прибежали дядя Илия, Никола Чолаков и Петр Марджев. Они собрались вместе и ушли в горы…

Мы оставались в саду ни живы ни мертвы. У меня по подбородку потекла кровь: я прикусил себе язык. Мама обняла меня и запричитала:

— Ой-ой-ой! Батюшки, что же они наделали!.. Ох, что же они натворили…

Садами мы вернулись домой. Бабушка Вана встретила нас на крыльце. В переднике она держала початки кукурузы.

— Где Ангел и Илия?.. Кто это там стрелял? — спросила она.

Мама и тетя Недялка решили не говорить ей всю правду. Из всех нас бабушка особенно любила отца и дядю Илию — своих внуков. Она была дочерью Ивана Божина, одного из руководителей восстания против турок, пережила батакскую резню и смерть всех своих близких. С нами, как нам казалось, она держала себя строго и сурово.