Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Вела и Гера несли свои рюкзаки. В слабом лунном свете едва вырисовывались их согнувшиеся фигуры.

— Все ли в сборе? — спросил я.

Оказалось, что не все, но нужно было идти дальше…

Утром взобрались на какую-то вершину. Чепинская котловина виднелась где-то далеко в предрассветной сиреневой дымке. Май стоял холодный: в предыдущие дни то и дело начинал падать снег, но освещенная солнцем даль казалась нам иным миром — лучезарным и веселым.

Вела, обхватив колени руками, рассказывала о своих вчерашних переживаниях.

— Я в самом деле решила, что это конец… Где-то впереди раздался взрыв, и меня засыпало землей. Знала, что нельзя поднимать голову, и не поднимала. Осветительные ракеты вызывают в тебе ощущение, словно ты голый. Вдруг я заметила, что Гера рядом со мной, и сжала ей руку. В тот миг ее рука нужна была мне, а моя — ей. Смотрю, кто-то идет навстречу. Приготовилась стрелять, но все же не нажала на спуск, выпустила руку Геры, она подняла голову в ожидании. При свете следующей ракеты я заметила, что человек приближается очень осторожно и как-то так, что можно было догадаться: это свой. Произнесла пароль, он откликнулся. Оказалось, это Кольо Гранчаров… — Помолчав, Вела продолжала: — Мы последовали за ним. Я все время повторяла себе: нельзя отставать.

Она задумалась о чем-то. Потом снова заговорила:

— Человек иногда может бурно радоваться каким-нибудь мелочам, но встреча с Кольо показалась мне чем-то огромным. Это было спасение! Мы друг к другу обращаемся обычно «товарищ», привыкли к этому слову, а вчера, когда я по-настоящему поняла все его значение, почему-то не могла его произнести…

Я готов был объяснить эти слова Велы чисто женской чувствительностью и даже отнестись к ним снисходительно, но они вдруг заставили меня восстановить в памяти пережитые опасности. Она сделала для меня настоящее открытие! Человек действительно может пережить взрыв радости по поводу чего-то незначительного, но после того, как ты спасся, после того, как снова вернулся к жизни, — словам не остается места.

После нападения на село Борино отряд имени Антона Иванова отошел на север. На сыроварне мы прихватили с собой масло и другие продукты. Припекало августовское солнце, и масло, которое мы несли в полотняных мешочках, начало таять. Рюкзаки покрылись масляными пятнами, сыр в них размяк. Когда мы вошли в глубь леса, Петр Марджев, завхоз отряда, и Никола Чолаков, опытный партизан, развели «бездымный» костер и в большом котелке, прихваченном на сыроварне, решили перетопить масло.

Но полиция и жандармерия следовали за нами по пятам. Начался бой. Пришлось опрокинуть бидоны с перетопленным маслом и, сдерживая натиск жандармов, отступить.

Рассвет следующего дня застал нас на невысокой скалистой вершине. Мы остановились отдохнуть — не было никаких сил двигаться дальше.

Где-то внизу проходила дорога Доспат — Батак. Река Дамлыдере с шумом пробивала себе путь через серые речные валуны. По шоссе вереницей двигались грузовики с жандармами. Мы залегли среди скал и с нетерпением ждали наступления темноты. В этот душный день нас мучила страшная жажда: вот уже два дня мы питались только сыром и теперь не сводили лихорадочно блестевших глаз с реки у подножия горы.

Даже и в этой обстановке Вела шутила. Она вспомнила наполовину выдуманные самой эпизоды из нашей операции в Борино и сумела поднять общее настроение, заставила всех разговориться. Дорогой сердцу партизанский юмор! Может, порой неуклюжий и грубоватый, он был нужен как воздух, поднимал дух, вселял бодрость и жизнерадостность.

После полудня на старой дороге, спускавшейся к шоссе, замаячили жандармы. Залаяла собака. Где-то хрустнула сломанная ветка. Совсем рядом послышался приглушенный разговор. Из леса вышла цепь жандармов и двинулась на нас.

— Ну вот, посмеялись, теперь постреляем… — мрачно пошутила Вела.

Никто ей не ответил.

У нас было преимущество: мы находились выше и могли укрыться за скалами, но это преимущество в условиях численного превосходства противника и наличия у него транспортных средств ничего не значило. И патронов у нас кот наплакал, а предстояло продержаться до вечера.

Жандармы быстро взбирались вверх, потом поползли. Когда они приблизились метров на пятьдесят, послышались крики:

— Сдавайтесь!..

Мы открыли огонь. Бросили нашу единственную ручную гранату. Вероятно, кто-то из жандармов оказался ранен, потому что нападающие растерялись и остановились. Но за ними наступала новая цепь…

После первой атаки жандармы перегруппировались и снова перешли в атаку. Один из полицейских громко крикнул:

— Правый фланг, вперед!

Пронзительный командирский свисток не смолкал. Одни взвод стал обходить нас с севера. Наступающие оказались совсем рядом с нами, я даже мог рассмотреть их потные лица. Впереди шел жандармский офицер в расстегнутом кителе. Он командовал цепью и вел ее прямо на нас. Никола Чолаков прицелился и выстрелил. Офицер застонал, покачнулся и упал.

Вела стреляла редко и, поправляя сползавшие очки, то и дело выглядывала из-за камня, а Никола Чолаков дергал ее за полу, заставляя укрыться.

Бой продолжался и на противоположном склоне горы. Полиция подступала к нам с нескольких сторон. Откуда-то прибывали новые части. Когда стрельба утихала, шум моторов грузовиков доносился до нас совершенно отчетливо: они были уже совсем близко.

Вновь прибывшее пополнение рассыпалось в цепь, а из кузова грузовика начал строчить пулемет.

Георгий Чолаков, заместитель Деда, спустившись под прикрытием кустов к шоссе и обнаружив, что жандармов в том месте нет, настаивал на отходе. Дед послушался его. Некоторые из партизан бросили мешавшие рюкзаки и котомки — нужно успеть уйти. И я чрезвычайно удивился, когда из-за спин товарищей увидел Велу, согнувшуюся под тяжестью своего рюкзака. Возможно, это чисто женская практичность, нежелание бросать нужные вещи. Но нет! Вела подавала пример выдержки и самообладания в трудный час.

Под свист пуль мы пересекли шоссе; едва удерживаясь на ногах, перешли вброд реку и стали взбираться по крутизне на противоположный берег. Здесь пуля сразила самого молодого партизана — Ивана Неделчева, или, как мы его прозвали, Тошко. Он выронил из рук пистолет и беззвучно сполз по склону. Пуля попала ему в голову. Тодор Узунов был ранен и захлебывался кровью. Вела перевязала ему рану, а потом попыталась тащить его за собой в гору. Слава богу, мы вовремя подоспели и понесли раненого. Вела пошла рядом, ласково говоря ему что-то, а он смотрел на нее благодарными глазами. Мы почти оглохли от выстрелов, и поэтому слова Велы тонули в непрекращающемся гуле, который стоял у нас в ушах…