Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Осенью штаб отряда перебазировался в горы южнее Пловдива. С ним ушла и Вела, а позже туда вызвали и меня.

Для тех, кто хорошо знал окружающую местность, работы было много, и они не сидели на месте. Так, Атанас Юмерский постоянно сновал между отдельными отрядами и очень часто спускался в Пловдив. Мы же оказались обречены на вынужденное бездействие.

Юмерский был нашим сверстником. Смуглое продолговатое лицо, нос с горбинкой, темные усики, и к тому же истинно мужское обаяние. Был он скромен и добродушен и в то же время исключительно смел, обладал огромной выдержкой. Во время одной из вылазок в город в конце октября он расправился с полицейским агентом, участвовавшим в поимке и убийстве его товарища. А вернувшись, вел себя так, как будто не сделал ничего особенного. Покусывая травинку, он рассказывал:

— Я знал, что полицейский живет на улице Святого Георгия, и решил не возвращаться до тех пор, пока его не прикончу. Сел на велосипед и поехал к дому шпика, чтобы там его подкараулить… Вдоль тротуара росли тутовые деревья, и я укрылся в их тени. Узнал его еще издали. Когда он подошел к калитке, я вышел ему навстречу и несколько раз выстрелил. Выпускал в него пулю за пулей, а он все шел на меня и кричал как безумный. Наконец пошатнулся и рухнул на тротуар…

Вела глаз не отводила от Юмерского и только чаще, чем обычно, поправляла оправу очков.

Ночи становились холодными. По утрам все кругом покрывалось инеем. Солнце почти не грело, мы чувствовали его тепло только в полдень. Воздух был наполнен каким-то ленивым спокойствием, и звуки разносились далеко вокруг. Буковый лес почти оголился. Ветер разносил по лесу желтые листья, а дикие черешни словно покрылись киноварью.

На другой день, когда я возвращался по тропинке от родника к лагерю, до моего слуха донесся приглушенный говор. Я сразу же узнал голос Велы. Раздвинув ветви, я увидел, что на небольшой полянке сидят рядом Вела и Юмерский. Он обернулся, заметил меня и вопросительно поднял брови. Потом взял камушек и бросил его в кусты, так и не сказав ни слова. Вела наклонила голову и явно ждала, чтобы я ушел. Мне показалось, что они смущены. Смутился и я, потому что понял: мне там нечего делать…

Меня часто спрашивают: влюблялись ли мы, когда были партизанами? Мне становится грустно, когда подумаю, каких усилий стоило нам подавлять в себе чувства. Аскетическое самоотречение мы считали проявлением высшей революционной сознательности…

Воспоминания о Веле и Юмерском невольно перенесли меня к пропастям за горой Тешел, клокочущим водам Вычи. Каждый, кому доводилось бывать в этих местах, наверное, восхищался их величественной красотой. Скалы высятся почти до небес, а их вершины кажутся так близко одна от другой, словно касаются друг друга. А на их отвесных склонах тут и там тянутся к небу сосны. Когда-то в трещинах между скалами проросли занесенные туда ветром семена, и сосны пустили свои корни там, где жизнь казалась невозможной. Но устремившиеся к солнцу ростки победили мертвые скалы… Вот так же незаметно для них самих сердца Велы и Юмерского были охвачены любовью и смятением.

15 ноября пришли товарищи из Батака и передали указание Центрального Комитета чепинским партизанам перебазироваться в район Лыджене и создать там самостоятельный отряд.

Мы на скорую руку подготовили свой незамысловатый багаж и собрались в путь.

В горах было слякотно, ущелья сковал холод. Нас подавляло чувство заброшенности, мучила мысль: встретимся ли мы снова с нашими товарищами?

На следующий день рассвет застал нас около села Ракитово. Мы связались с Николой Божановым, Георгием Шулевым и новым ракитовским партизаном Стефаном Добревым. Они находились в лесу под Брезето.

После полудня Божанов и Шулев спустились к речке Мытница. Вскоре они вернулись, запыхавшиеся и встревоженные. Их предали — к Брезето подходит полиция. Мы отошли в глубь леса, а Божанов и Атанас Юмерский остались, чтобы расправиться с предателем.

На душе было тягостно. Мы привыкли к партизанам из отряда имени Антона Иванова. Их было много. Среди них и мы чувствовали себя сильными. А теперь остались одни — небольшая группа партизан, плохо вооруженных или даже совсем безоружных. К тому же наступали холода, и нам предстояло подготовиться к зимовке.

Еще до полуночи мы пересекли темный овраг у реки Бежаница и остановились у подножия горы. Разожгли костры. Густой мрак сразу же отступил за деревья. Нам было очень грустно. И тут Вела и Надя Дамянова запели. Запели охрипшими голосами. Кое-кто попытался присоединиться к ним.

Когда они допели, Вела с улыбкой сказала:

— Смелее, товарищи! Настанет время, и мы запоем по-настоящему!..

Кто-то подбросил в костер веток. Языки пламени лизнули их, во все стороны разлетелись искры, и наши лица обдало теплом.

В землянке осталось девять человек. Вместе с остальными я отправился устанавливать связь с близлежащими селами, где полиция начала аресты.

С наступлением марта как-то неожиданно потеплело. Снег стал таять, и в землянку потекли струйки воды, образовав целые лужи. Приближалось 8 марта, а в нашей группе находилось три женщины. Вела предложила как-то отметить праздник.

Чепинским женщинам мы послали приветствие по случаю 8 марта. Вела писала его, подложив под листок какую-то книгу, и сама подшучивала над своим приподнятым настроением. Тогда же она подготовила праздничный помер стенной газеты с наивными рисунками. Что из того, что наивные? Молодость все облагораживает и всюду вносит красоту.

Задымленная землянка в канун 8 марта как будто даже преобразилась и стала приветливее. Праздничное настроение неуловимым образом изменило все. Партизаны «приоделись», их щеки были выскоблены до синевы совершенно затупевшими бритвами.

Низкий голос диктора радиостанции «Христо Ботев» заставил всех стихнуть. Передавали призыв к болгарским женщинам, к болгарским партизанкам. Наши девушки, преисполненные гордости, встали.

«Вечер», посвященный 8 марта, открыла Вела. Она с воодушевлением говорила о близкой победе, о равноправии женщин. Она так верила в счастливое будущее, как будто воочию видела нашу будущую жизнь — обновленную, разумно организованную, радостную.

Потом спели «Интернационал» и «Ветер яростный, вей над полями». От мужчин приветствие произнес Горостанов.

Мы декламировали стихи, пели песни.

Наступила вторая часть торжества — «банкет»: жидкая картофельная похлебка из последних запасов и на десерт — четверть заплесневевшей плитки сотового меда, разделенная на восемь частей. Девушки заботливо берегли этот мед к 8 марта.