Атанас Семерджиев - ...И многие не вернулись

Одинокая и обреченная, Вела не сдалась. Всю округу огласили пулеметные и автоматные очереди. Белая скала задрожала от взрывов. Эхо стрельбы доносилось и до оцепеневшей Каменицы. Крестьяне бросили работу и тревожно прислушивались. Велин отец — бай Пейо — полез на чердак, стараясь разглядеть, что происходит под Арапчалом.

Одни рассказывают, что девушка вела бой, пока у нее были патроны, последний оставила для себя. Другие утверждают, что ее сразила вражеская пуля. Но одного никто не оспаривает — она держалась до последнего и погибла как герой.

В эти дни в народе сложили грустную песню:

Жандармы долго не решались приблизиться к ней. Потом, убедившись, что она мертва, осмелели.

Командир карательного отряда покинул свой командный пункт и направился к Белой скале.

— Доставьте ее голову в штаб! — приказал он.

После обеда карательный отряд ворвался в Каменицу. По селу разнеслась весть о гибели Велы. Не знали об этом только ее мать и отец. Глядя на заплаканных подруг Велы, они боялись верить своей догадке.

Один из офицеров вошел во двор к бай Пейо и, нагло ухмыляясь, сообщил:

— Сегодня мы убили одну из твоих дочерей.

Мать Велы замертво упала на землю, а отец не в силах был сдержать слез. К вечеру, взяв кусок чистого полотна, он пошел в Лыджене, где находился штаб карателей. Попросил отдать ему голову Велы, чтобы похоронить ее. Ему ответили:

— Ты бы лучше подумал о своей голове!..

Какие времена! Убитые горем отцы и матери… Окровавленные головы их детей — в Лыджене, и тела, стынущие в снежных горах. Над ними — жестокое свинцовое небо и Арапчал, укутанный в лохматые облака, а под горой — тихая долина, оцепеневшая от ужаса… И все это весенней порой, перед тем как расцвести яблоневым садам.

Росли мы рядом — он в Каменице, я в Лыджене. Вместе учились, но не были знакомы. Незнакомыми бы и остались, если бы не соединил нас дерзкий порыв нашего поколения, решившего преобразить мир. Стремление это как-то незаметно, естественно установило связь между нами и десятками, сотнями таких же, как мы, парней и вовлекло нас в водоворот, в котором немногим удалось уцелеть.

Когда появились первые партизаны, Стойо стал одним из самых активных их помощников. Во время учебы в Пазарджикской гимназии благодаря подпольным связям он перезнакомился с молодежью города и близлежащих сел. Когда в 1943 году открылась гимназия в Лыджене, он вернулся домой, но не прервал этих связей. Его друзья собирали оружие, одежду и продукты для партизан, а он переправлял все собранное нам.

И делал он все это с легкостью, с улыбкой. Однако ошибались те, кто предполагал, что этот молодой человек в потертой ученической шинели и выцветшей суконной фуражке делает все с наивной легкостью, до конца не отдавая себе отчета в том, чем рискует. Стойо приносил тяжелые мешки с продуктами, сбрасывал их с плеч, а потом не знал, куда девать руки, не привыкшие оставаться без дела. Он так бескорыстно отдавал себя людям, что нам порой становилось неловко.

Однажды ему нужно было доставить два мешка с патронами и продуктами из дальнего села. Вместе с одним парнем они ночью на велосипедах привезли их на станцию Варвара. Его приятель отправился обратно в село, а Стойо спрятался за оградой неподалеку от вокзала.

Состав прибыл еще до рассвета. Локомотив миновал одноэтажное желтое здание вокзала и остановился у виадука. На землю спрыгнул молодой машинист с измазанным сажей лицом, вытер руки, взял гаечный ключ и пошел осматривать штанги. Кочегар с беззаботным видом встал около будки, насвистывая какую-то мелодию. Стойо в ответ тоже просвистел что-то, взвалил на плечи мешки и, укрываясь в канаве, двинулся к нему.

— Грузи побыстрее! — приказал машинист и обошел паровоз, чтобы видеть станцию и пассажиров, садившихся в вагоны.

Стойо и кочегар подняли мешки на тендер, прикрыли их старыми рогожами и набросали сверху угля. После этого Стойо купил билет до станции Костандово и сел в пассажирский вагон.

— Ты что здесь делаешь, Стойо? Как ты попал в эти места? — встретила его в вагоне пожилая женщина из Каменицы.

Рядом с ней дремал полицейский из лыдженского участка. Стойо посмотрел на него и приложил палец к губам.

— Ш-ш-ш!.. Разбудишь начальство… — прошептал он, так и не ответив на ее вопрос, и поторопился перейти в другое купе.

Паровоз присвистнул, тяжело запыхтел и медленно двинулся вдоль реки по направлению к Чепинской котловине. В окна хлынула прохлада. От усталости смыкались веки, а равномерное постукивание колес убаюкивало, и Стойо задремал. Он задремал, но какие-то неведомые центры в мозгу продолжали оставаться настороже. Как только скрипнула дверь и в купе вошел полицейский, Стойо тотчас же проснулся. Полицейский осмотрел его с ног до головы, взглянул на чужой багаж над его головой и под сиденьем и спросил:

— Ты сел на станции Варвара? Что ты делал в этих местах?

Стойо пожал плечами, удивленно скривил губы и ответил:

— Мне не хватило денег на билет от Пазарджика до Лыджене, поэтому и топал сюда пешком… Эх, если бы я сел в поезд еще в городе…

Полицейский наморщил лоб, раздумывая, правда ли то, что говорит ему человек: Стойо давно был у полиции на примете.

— Смотри, парень! — пробормотал полицейский и вернулся в свое купе.

На станции Долене полицейский зашел в здание вокзала, потребовал у дежурного телефонный аппарат и попросил начальника лыдженского вокзала связать его с полицейским участком.

«Западню мне готовит…» — сообразил Стойо. Он уже понимал, что дело приняло серьезный оборот.

Пока полицейский говорил по телефону, Стойо незаметно влез в тормозную будку одного из грузовых вагонов, перешел на другую сторону состава и направился к паровозу.

— Сбросьте мешки на повороте, не доезжая разъезда Дренов Дол, — сказал он машинисту. — Я спрыгну там же… Договорились?

Локомотив медленно пополз на подъем, и пассажиры снова задремали. Прикрыл глаза и Стойо, но только для виду. На востоке небо медленно бледнело. Мимо окон вагона проносились искры и клубы дыма. Купе наполнилось гарью.

На большом повороте Стойо спрыгнул на траву. Переждав, пока поезд отошел, он разыскал в придорожной канаве мешки и потащил их прямиком через лес в Каменицу.

Шла наша третья партизанская зима. Лес казался безжизненным: снег, полное безветрие — и ни души кругом. Только вой голодных волков нарушал эту мертвую тишину.

Морозный февральский день казался нам бесконечным. Вместе с Крумом Гинчевым мы, съежившись, устроились под большой елью в лесу и ждали наступления темноты. Нам предстояло спуститься в село, чтобы встретиться во Стойо и Костой Йовчевым из Лыджене.